Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Чесать языком почем зря – не то, чем мне нравится заниматься. – Бур кивнул, показывая, что услышал мои слова, и мы двинулись дальше.
Вчера я не смогла толком рассмотреть ворота из-за хлещущего дождя, зато сегодня они предстали передо мной во всей красе. Железные, сверху донизу исписанные рунами и закрытые тяжелым засовом, они выглядели так, будто их сюда принесли из какой-то крепости. Бур перебросился парой слов с мужичком, удобно расположившимся в траве возле ворот, и тот кивнул. На меня он даже не смотрел: то ли был нелюбопытен, то ли и без вопросов знал достаточно. Бур покраснел от натуги, сдвигая засов. Я стояла за его спиной, внимательно рассматривая руны и шепча вслух их звучание в попытке понять, что они могут значить. Приглядевшись в дневном свете, я увидела, что и забор изнутри тоже был расписан рунами. Дерево потемнело, чернила выцвели, и знаки были почти незаметны.
Створки разошлись бесшумно. Бур развел их ровно настолько, чтобы мы могли пройти. Металл за нашими спинами лязгнул, когда ворота встали на место. Бур посмотрел на меня:
- Готова?
Что я должна была отвечать? Конечно, не готова, я же не знала, что он хочет мне показать. Но мысль о своем домике и зимовке в тепле грела душу, и я мрачно кивнула.
Мы обогнули деревню, держась высокого тына. Бур шел впереди, а я прислушивалась и принюхивалась. В сырой плотный воздух вплелась новая нотка. Пахло мокрой галькой, шершавыми черными ракушками, тиной и рыбьей чешуей.
Пахло рекой. И спустя несколько минут я убедилась, что чутье меня не подвело.
Оказалось, что Приречье не зря называлось именно так. Село, куда занесла меня нелегкая и совет Игнотия, расположилось на вершине холма. Узкая тропинка вилась светлой лентой в жухлой траве и ныряла в густой пышный лес, теряясь среди темных, блестящих мокрой корой стволов. Потом выныривала на соседней вершине и снова исчезала. Вся местность была похожа на грибную поляну, только вместо шляпок землю взрывали крутобокие холмы. Издалека они казались пушистыми – настолько густо их покрывали леса. Птицы, конечно, давно уже улетели в более теплые земли, но ощущение, что лес живой и добрый, словно сонный великан, согрело сердце. С таким соседом бок о бок жить я буду только рада. Но ведь не из-за него тут поставили зачарованный заслон?
Далеко внизу плавно несла темные непрозрачные воды красавица-река. Ее-то я и почуяла. Не удержавшись, поклонилась и прошептала приветствие. Река была широкая, но возле места, где от нее взбегала тропинка к селу, сужалась и начинала пениться и бурлить. Словно злилась на стянувший ее пояс глинистых берегов. Ни от леса по эту сторону, ни от реки я не чувствовала зла. Но до последнего избегала смотреть на другой берег, хоть и понимала, что спрятаться не удастся. Именно чтобы показать тот, иной лес, Бур и вывел меня через железные ворота. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: он причина тому, что деревенским понадобилась рагана.
Деревья того леса стояли ровной угрюмой стеной, словно серые стражи. Они выглядели гораздо старше, чем веселая поросль с нашей стороны. Толстые узловатые стволы, покрытые наростами трутовиков, росли так близко, что протиснуться между ними смог бы разве что заяц. Хотя сильный восточный ветер трепал нашу с Буром одежду и норовил сорвать с моей головы капюшон, серый лес не шевелил ни единой веткой. Я поежилась, рассматривая одинаково молчаливых гигантов, тянущихся в обе стороны, насколько хватало взгляда.
Втянув носом воздух, я уловила сладковатый запах тлена и сырой земли, который ветер донес с той стороны.
- Что это за место?
Бур глянул на меня удивленно, но все же начал объяснять:
- Странно, что ты, рагана, не знаешь. Это же та самая Серая Чаща, куда загнали лаум, когда они сошли с ума.
Я опешила. Всю жизнь мама рассказывала мне, что лаум вырезали под корень. Одна из сестер предала водяниц и позволила дейвасу наложить проклятие на всех лаум, используя ее связь с ними как канал. Черное колдовство пощадило лишь тех, кто носил под сердцем дитя. Но даже они пострадали, лишившись большей части своих умений. От выживших лаум родились те, кого назвали раганами. Раганы не слышали голос воды, и все, что осталось им в наследство – способность к излечению ран от навьих тварей. С тех пор настоящих лаум никто не видел.
Я слушала маму и считала, что водяные ведьмы погибли. То, о чем сказал Бур, не укладывалось в голове. Кузнец же, словно не замечая моего молчания, продолжал говорить:
- Дейвас заманил их туда и запер вместе с собой. От их сражения лес стал меняться, искажаться, чахнуть от заполнившей его скверны. Но ни одна лаума не вышла за его пределы. Огненосец тоже сгинул. Поверья говорят, что водяницы не умерли, но оказались заперты в ловушке. Так и бродят там, в Чаще, приманивая путников и мечтая вырваться на свободу.
- Но если это на самом деле так, почему же князь не построил крепости, не заставил дейвасов оградить эту Чащу кольцом огня? Почему не приказал людям перебраться в другие волости и города, подальше от проклятого места?
Бур грустно усмехнулся и привычно уже потер шею.
- Даже ты, рагана, не знаешь, отчего этот лес стал таким. За сотню с лишним лет люди позабыли правду, наплели небылиц и верят в них, потому что так жить удобнее. Взор князя устремлен через Золотое море. Он не отправит своих огненосцев и ратников на борьбу с суевериями и сказками. Его предок установил защиту, но крепости надо обновлять, а магию подпитывать. Ведь время беспощадно, ему все равно, что именно превращать в песок.
- Может ли статься, что водяницы и правда не погибли? – спросила я, не глядя на кузнеца. Он пожал могучими плечами, смотря туда же, куда и я. Мне почудилась грусть в его голосе, когда он отвечал.
- Ни одну лауму с тех пор и правда никто не видел. А вот всякая нечисть лезет, только успевай отмахиваться. Сдается мне, древний дейвас повредил что-то в Яви, открыл дорогу навьям. Да только все привыкли уже. Многие и не помнят, что когда-то было иначе. Мой дед не помнил.
- А ты почему вдруг вспомнил?
- Многие знания – многие печали, – Бур ушел от ответа и задал встречный