Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мор наклоняется к моему уху.
– Дернешься, – угрожающе шепчет он, обдавая ухо жарким дыханием, – я снова заставлю тебя бежать следом.
Кто бы сомневался. Но сейчас я думаю только о том, как отвратительна и в то же время интимна его близость.
Мор цокает языком, и конь трогает с места.
Я еду с одним из Всадников Апокалипсиса.
Просто чума.
Буду смотреть на конец света из первого ряда.
Хотя все тело ноет и болит, ехать на лошади все равно удобнее, чем бежать за ней со связанными руками.
– Я действительно чуть не умерла тогда? – спрашиваю я, вспоминая, как Мор тащил меня, всю израненную, по дороге.
– Неужели обязательно болтать?
Он просто само очарование.
– А тебе обязательно распространять заразу?
Мор не отвечает, но я спиной чувствую, что он размышляет.
– Почему ты меня спас? – не успокаиваюсь я.
– Я не спасал тебя, смертная. Я сохранил тебе жизнь. Это разные вещи. А в живых я тебя оставил, чтобы заставить страдать. Кажется, я уже объяснил тебе это.
Я дотрагиваюсь до своей груди. Там, под слоями чужой одежды, бинты, которыми перевязаны мои раны.
– Тебе пришлось изрядно повозиться, чтобы сохранить мне жизнь.
– Верно, – откликается он после короткой паузы. – Зато наказывать тебя снова и снова мне бесконечно приятно. Это доставляет мне огромное удовольствие.
Язвительные слова, вот только…
Я не верю. Господи, я хочу верить, потому что не могу выразить, как я его ненавижу… Но я не верю его словам. Не до конца. Сама не знаю, почему.
Некоторое время мы едем молча, наши тела покачиваются в едином ритме в такт аллюру. Вскоре я начинаю опять.
– Где ты научился очищать и обрабатывать раны?
– Какая разница? – интересуется он.
Я оглядываюсь и встречаю ледяной синий взгляд. Его волосы развеваются по ветру, и несколько прядей падают на лицо.
Столько красоты пропадает зря.
Поймав на себе мой взгляд, Мор недовольно стискивает зубы и переводит взгляд на дорогу.
– Да никакой, пожалуй. Просто я тебе благодарна, – и я не вру. Я вдруг поняла, что еще не готова умереть, даже учитывая, что это, возможно, для меня лучший выход.
– Мне все равно, – роняет он сухо.
Кажется, я застала его в хорошем настроении.
Нет.
– А еще… – я буквально чувствую, как Мор мрачнеет, но все-таки договариваю, – я не заболела.
– Тонкое наблюдение, смертная.
– Мне просто повезло или ты можешь управлять этой заразой? – спрашиваю я напрямик.
– Когда ты родилась, у тебя не было поврежденных органов? – задает он встречный вопрос.
Я не вижу его лица и поэтому трудно понять, к чему он клонит.
– Не было… – отвечаю с некоторой опаской.
– Отлично, – продолжает он. – Так попытайся воспользоваться тем, который у тебя в черепе.
Черт. Обидная подколка.
– Наверное, ты можешь управлять болезнью.
Он не отвечает.
– И ты отвел ее от меня, – добавляю я.
– Ты упорно внушаешь себе, что у меня альтруистические мотивы. Не думай, что я ценю твою жизнь. Ты жива только для того, чтобы я смог отомстить.
Ну да, конечно.
Опускаю глаза на загорелую руку всадника, которая все еще лежит на моем животе.
– Куда мы едем?
Мор так тяжко вздыхает, словно страшно устал от этого мира.
– Я имею в виду, – храбро продолжаю я, – где твой конечный пункт назначения?
Именно этот вопрос сейчас волнует людей во всем мире. Далеко ли заберется Мор.
– У меня его нет, смертная, – говорит он. – Я буду ехать вперед до тех пор, пока моя задача не будет выполнена.
Пока мы все не умрем. Он ведь это имеет в виду.
Он собирается скакать на коне по всему свету, пока не перезаражает всех.
Я чувствую под ложечкой такую тяжесть, словно желудок наполнен камнями.
Мор крепче прижимает меня к себе.
– Хватит вопросов. Твоя болтовня меня утомляет.
На это мне нечего ему возразить, да и нет желания. После его последнего ответа я поняла, что больше не хочу с ним разговаривать.
Так мы и едем в тягостном, тревожном молчании, и все это время всадник только и делает, что распространяет чуму.
К тому времени, когда Мор решает остановиться на отдых, день успевает смениться ночью. Я с опаской смотрю на одноэтажный дом, а всадник легко соскакивает с коня.
Очень надеюсь, я действительно очень надеюсь, что те, кто здесь жил, успели унести ноги.
Мор протягивает мне руки. Просидев целый день почти в обнимку с ним, я почти не вздрагиваю от его прикосновения. Пока он помогает мне слезть с лошади, я рассматриваю его в упор. Странное это чувство – полная беззащитность перед тем, кто то причиняет тебе боль, то заботится и ухаживает за тобой. У меня связаны руки, и я вынуждена принимать помощь этого сатанинского отродья, ведь самостоятельно мне не спешиться. И я замечаю, что в каждой мелочи пытаюсь увидеть его доброту, его сострадание. Это нелепо, и я сама это понимаю, ведь не надо забывать, что Мор – то самое зло, из-за которого я оказалась в этой ситуации, но это не мешает мне упорно искать в нем проявления человечности.
На миг наши взгляды встречаются, и в его глазах, впервые за все время, я не вижу обычной горечи и гнева. Но стоило мне об этом подумать, как все это возвращается.
Когда он ставит меня на землю, у меня подгибаются ноги, и я едва не падаю.
– Иисус и святые угодники, – бормочу я себе под нос. Оказывается, я основательно стерла внутреннюю поверхность бедер, а мышцы болят.
Я поднимаю глаза к небу. Судя по всему, Большой Босс, сейчас я не самый твой любимый человек.
Всадник, словно забыв обо мне, шагает к дому. Через пару секунд я чувствую рывок: это натянулась веревка, которой я все еще связана.
– Пошевеливайся, смертная, – бросает Мор через плечо.
Как же я ненавижу этого урода.
Ковыляю за ним, с неодобрением наблюдаю, как он снова выбивает дверь ногой. Он вталкивает меня внутрь.
Чтобы глаза привыкли к полумраку, мне требуется время. В доме пахнет плесенью, словно он долго простоял запертым. Это, да еще облачка пара, которые вырываются у меня при дыхании, наводит на мысль, что тех, кто здесь жил, сейчас здесь нет.