и свои, в разговоре с теми двумя людьми), тут никакой роли не играют. Потому что духовная жизнь человека всегда опережает его физическую жизнь. Именно этот опыт я и имею в виду. И у мужчины, и у женщины, уже было решение, еще до того, как они столкнулись со своим страхом.

Женщина убежала от страха, а мужчина, пусть и не справившись с ним, пусть оставаясь не месте, все-таки понимал куда ему нужно идти. Два выбора и два опыта. Какой из них правильнее?.. Верить, увернувшись от страха, как от вопиющей по отношению к себе несправедливости или еще не верить, но понимать, что правильна именно эта дорога, ведущая к вере? Пусть ты только стоишь на ней, пусть тебя остановила незримая и непонятная сила, но ты все-таки не уходишь с выбранного пути.

Глупый вопрос: если бы я был богом (именно таким, с маленькой буквы) кому бы из тех двух людей я первому попытался помочь и кого легче простил? Несомненно, я бы помог мужчине. Я объяснил бы ему, что нужно понять суть своего страха, вспомнить все, но уже не оправдывать это все, как раньше и как следствие какой-то причины, а взять всю вину на себя. Только на себя. И тогда страх отступит… Нет, он отступит не из жалости Бога к перегруженному грехом человеку, а просто так всегда бывает… И мне не хочется говорить здесь лишние слова о любви.

А почему бы я первой простил все-таки женщину? Потому что я часто вижу, как она возвращается вечером домой перегруженная сумками. У нее какие-то большие проблемы с дочерью и женщина всеми силами – как и любая мать – пытается ей помочь. Со своей православной «колокольни» я мог бы сказать, мол, она что-то не поняла, что-то недомыслила, чего-то испугалась… Но было ли у нее время на все эти понимания, в том числе и на размышления об истинности той или иной духовности? Сомневаюсь… Это с одной стороны, а с другой еще Достоевский устами отца Зосимы говорил о «деятельной любви к человеку». А что это как не деятельная любовь, когда мать всеми силами пытается спасти свою дочь?..

Мне, маленькому богу, очень жалко этих двух людей. Жалко до виноватой улыбки от горького чувства вины. Честное слово, как дети… Ведь один шаг, сделай только один шаг вперед, малыш! Но не возьмешь взрослого человека за руку, как ребенка и не потащишь за собой в Царство Небесное. Разве ты сталкер, церковный страж?..

Человек всегда один?.. Нет! Ведь если есть маленький бог, должен быть – не может не быть! – Большого. Я ли могу снять грех с души человека или Он? И мне ли самому Он не говорит: «Что же ты?.. Ну, сделай только шаг!» А я?.. А я научился ждать и терпеть. Ждать неизвестно чего и терпеть неизвестно зачем…

Боже, почему так жарко?!.. И почему мне трудно дышать? Я пытаюсь поднять руку и не могу. Вокруг – только тьма. Тьма пышет жаром так, что на груди жжет кожу.

Мысли начинают путаться… О чем я думал? Откуда-то выныривает и проплывает перед глазами, как ярко освещенное окно вагона в серой мгле, безразличная мысль: «Да какая разница о чем?.. Кажется, о мужчине и женщине, которые побоялись войти в церковь. А еще раньше котах… О Профессоре, Сиамской и Трехцветной».

А у них и имена были?

Да, были. Ты же сам их им дал. Удивительно, да?.. Кот и кошки имели имена, но не знали их. Наверное, этим человек отличается от животного – он знает не только свое имя.

Жар вокруг становится почти невыносимым. Я все-таки поднимаю руку, и пытаюсь разорвать темноту… Рука проваливается как в бездну.

Подожди, подожди просыпаться!.. А ты помнишь, как изменились глаза Профессора, Сиамской и Трехцветной, перед тем, как они исчезли? Они стали пустыми и тусклыми. Да, скорее всего животные не умеют думать как люди, но они – все трое – вдруг поняли, что у них больше нет надежды найти себе настоящий дом. А когда старый кот и кошки не только поняли, но и поверили в это, им вдруг стали не нужны ни люди, ни теплая колокольня, ни трапезная, ни огромный ящик с маковкой возле церкви.

Ты что-то о личном опыте говорил, а такой опыт, полученный в зимней стуже, и есть самый крайний и самый острый, как зазубренное лезвие. Конечно, тебе было жалко кошек, но чем ты мог помочь им и как?.. Разве ты мог дать им дом или, хотя бы, новую лживую надежду? А теперь подумай, разве такая надежда спасает, да и была ли она у них?.. Может быть, она просто делает гибель более мучительной, но во имя чего? Во имя человеческой доброты и нравственного отношения к более слабому?.. Но даже примитивному языческому идолу не приносят такие жестокие жертвы.

Жара проникает в мозг… Я вижу, как плавятся мои мысли. Они становятся красными и, медленно вращаясь по кругу, сливаются во что-то единое, похожее на расплавленную сталь.

Да, я все помню… И я знал, что Профессор, Сиамская и Трехцветная рано или поздно погибнут. Знал и, тем не менее, приносил им еду. Потому что у меня тоже была надежда. А когда они ели у моих ног, жалость в моей груди вдруг превращалась в зазубренное лезвие, потому что останавливалось время.

Это тоже личный опыт… И у каждого он свой. Но каким бы он не был, я верю, что свой личный опыт человек создает, а главное переделывает, сам.

Сам!

Вы слышите, дети? Нужно только сделать один маленький шаг…

Страж. 04. Ночь.

… Меня трясет за плечо жена.

Она испуганно говорит:

– Леша, Леша, проснись!

Я с трудом открываю глаза, вижу темноту и крохотный кусочек света откуда-то сбоку. Я лежу, уткнувшись носом в жаркую подушку, и не понимаю, что со мной происходит: это очередной сон или я уже проснулся?

– Ты кричал во сне, – говорит жена. – И ты горячий, как утюг.

Я поворачиваюсь на спину. Тело тяжелое и непослушное, как выброшенный на берег допотопный дредноут. Плохо… Я пытаюсь что-то сказать, но тут же сбиваюсь с мысли. Странное ощущение, что я еще сплю и вижу сон, не проходит.

Жена приподнимает мою голову, и я вижу горсточку таблеток на ее ладони.

– У тебя температура под сорок. Выпей…

Я снова пытаюсь сказать какие-то слова, но они приходят снова оттуда, из сна:

– Я не