я?..» Сначала женщине нужна только крохотная часть того, что ты принес домой, потом половина, а потом – все. Но я не ушел и не заперся. И я – ошибся.

Наташка слабо улыбается. Она не умеет ссориться. Я сажусь за стол. Мы молчим.

Потом я ем картошку с котлетой и салат.

– Ладно, ты не волнуйся, – говорю я жене. – Все пройдет.

Кажется, я говорил утром эти слова женщине в красной куртке. Что пройдет, куда пройдет и что останется?..

Я исподлобья смотрю на жену. Она о многом догадывается… Утром, после каждого дежурства, я приношу с собой радость, как воду в сомкнутых ладошках. Я – не жадный. Я пью ее сам, пью как животное – бездумно, ненасытно и жадно – и даю пить другим: треп в интернете, по телефону или разговоры с Наташкой еще не самое страшное. Я влюблен в игру. В любую игру: в игру в слова, в шахматы, сиюминутные мысли да хоть в белый, высокий потолок, который можно долго, молча и улыбаясь неизвестно чему, рассматривать перед сном.

Круговерть!..

А потом: «Леша, вставай, уже пол-второго».

Я снова ухожу в свою комнату. Сажусь за компьютер. Удаляю начатый файл, открываю новый и смотрю на чистый, белый экран.

Как же больно, черт!.. Больно потому, что больше ничего не будет. Будет только вот этот белый как снег экран, и ты ни за что не сможешь убрать этот «снег». В груди рождается какое-то непомерно длинное тоскливое чувство… Это, как зубная боль, ноет пустота. Господи, если бы Ты сейчас дал мне хотя бы десятую часть того, что дал там, возле церкви! И не важно до того, как я споткнулся возле котельной или после. Я был тогда живым всегда, а сейчас я – умер.

Я ненавижу сам себя. Да, моя работа требует одиночества и поэтому она довольно жестокая штука. На секунду перед моим мысленным взором мелькают растерянные и потухшие глаза Наташки. Да, они стали бы такими, если бы я сразу ушел в свою комнату. Но теперь я сам такой… Середины не дано. Никому, в том числе и нам с Наташкой.

Усмехаюсь. А что ты хочешь, Алеша?.. Середина – это рай на земле. А возможен ли он?..

Смотрю на часы – уже пять часов. Наташка, наверное, смотрит телевизор. Она не любит боевики, приключения и фантастику. И когда я вхожу в комнату, она смеется и говорит:

– Все!.. Хозяин-домомучитель пришел.

Я ложусь на диван и нашариваю пульт.

– Что будем смотреть? – деловито спрашиваю я.

– Что хочешь, – притворно вздыхает Наташка. – Только сделай звук потише.

И она берет в руки журнал…

03. Мысли. Поединок с ветряными мельницами.

Я всегда смутно подозревал о том, что зла попросту не существует. Существует другое – вирусы зла и, как следствие, болезнь человека. Когда-то давно, еще юнцом, я написал такую строчку: «Меланхолия это состояние души свернутой в трубочку». Именно эта свернутость в «трубочку», а не что-то другое – мысли, желания, духовность и прочее – и определяют состояние души. Но если развернуть душу человека, если привести ее в нормальное состояние, если уничтожить «вирусы», что тогда будет?..

Все что угодно и это общеизвестно. Вылечившийся от алкоголизма или наркомании человек может стать последним мерзавцем, а сквалыга, потерявший интерес к деньгам, начнет тратить их на пьянку и разврат.

Тогда что же такое зло?

Зло – лично. Для меня зло, когда я ненавижу слова. Нет, не все, а те, которые должен был бы любить. Когда я не имею власти над ними, и когда легковесное – обыкновенные мысли обыкновенного человека – превращаются в хаос. Я могу думать о плохом и о хорошем, о злом и добром, да хоть о кислом и сладком, но не видя и не понимая ни разницы между словами, вдруг превратившимися в простое сотрясение воздуха, ни грани между образами и обыкновенными валунами.

Страшно быть «просто человеком». Пусть даже добрым мужем и хорошим отцом. Должно быть что-то еще… Нет, я имею в виду не только свое писательство. Что-то!.. Но, Господи, почему это «что-то» вдруг разрывает меня пополам? Либо ты – «нормален как все», либо стоишь посреди проезжей части дороги и, задрав голову, рассматриваешь звезды.

В человеке должна быть целостная духовность?

А что это?..

Несколько лет назад, менял у себя дома окна. Разговорился с рабочими «за жизнь» и один из них рассказал какую-то (уже не помню точно какую) историю, которую закончил словами: «Короче говоря, этот мужик молодцом оказался. Хапнул свое – и в норку!..»

Что мне запомнилось больше всего? Убежденность в его словах. Она была равнозначна целостности. Целостная – крысиная! – духовность: «хапнул свое – и в норку». Это была именно духовность, пусть и довольно низкого уровня, как «собственное устремление человека». Ведь не своровал же тот мужик, не нарушил заповедь, а «хапнул свое», а что касается «норки», то такая целостность не может существовать без автономии. Забился в угол своей норки с большим куском, и – плевать на весь мир. Попробуйте меня оттуда достать. И вообще, вы не имеете на права меня трогать.

Помню, после этого случая мне очень захотелось написать рассказ четко и ясно – однозначно! – доказывающий существование Бога.

Это и смешно, и горько. Есть такая хорошая китайская поговорка «Учитель приходит тогда, когда ученик готов». Черт с ними, с этим хапнувшим мужиком и его рассказчиком, но я был готов стать их учителем. Я был уверен, что обладаю несравненно более высокой (по моему мнению) духовностью. Если бы я написал такой рассказ, я бы сам не заметил, как в «награду» получил свою и целостность, и автономность. Все, художник!.. Бог есть – вон там, вон тот премудрый бородатый красавец в самом центре твоего полотна – и картина мира завершена. Кстати, мастер, намыленная веревка в чулане, а осина – за окном. Что значит, откуда они взялись?.. Осина выросла, пока ты писал свою картину. Кстати, потом из нее можно сделать рамку для твоего полона.

Тогда чего же ты хочешь, если убегаешь от духовности, боишься ее целостности и шарахаешься от автономии? Разве целомудрие – целостная мудрость – не основа Православия?..

Но разве можно хотеть целомудрия? И разве там, у котельной, я воскликнул Богу о нем? Как ни крути, а коротка любая человеческая «хотелка» рожденная его разумом или инстинктом. Хотеть можно многое: просто выжить и бутерброда с икрой, новую машину и красивую жену, рая себе и ада соседу. Но для того