– Полагаю, речь не идет о том, что мистер Эплби начнет с проведения некой конференции. Всю информацию, который обладает каждый из нас, и все впечатления, которые, несомненно, у каждого из нас есть, – все это мистер Эплби наилучшим образом получит в приватных беседах.

За этими тщательно подобранными словами и за ровным тоном, которым Хэвеленд их произнес, скрывалось какое-то подспудное напряжение, которое вот-вот должно было вырваться наружу. «Информация», «впечатления», «приватные беседы» – во всех этих словах сквозили скепсис, насмешка и отвращение, которые явственно слышались в его интонации. Хэвеленд продолжал:

– Однако есть нечто, о чем бы я хотел сказать всем присутствующим, поэтому и пользуюсь представившейся возможностью. Вероятно, это лишит кого-то из вас удовольствия внезапно осознать, что дважды два – четыре, и побудит вас быть менее откровенными с мистером Эплби. Поэтому заранее прошу меня извинить.

Вам всем известно, что в кабинете Амплби обнаружились рассыпанные кости. Интересно, откуда они могли взяться… Эмпсон, у вас есть мнение на этот счет?

В этом вопросе заключался скрытый подвох. Эмпсон тотчас же стушевался. Однако Хэвеленд продолжил:

– Уверен, что есть. В то же время мне неизвестно, понимает ли мистер Эплби значимость этих костей для всех нас? Я убежден, что именно этот фактор едва ли в полной мере осознает и оценит его здешний коллега, с которым, боюсь, я был непозволительно скрытен нынче утром. Предлагаю вам, Дейтон-Кларк, «просветить» мистера Эплби по этому вопросу.

На лице услышавшего эти слова Дейтона-Кларка изумление сменилось легким испугом.

– Мистер Хэвеленд, безусловно, имеет в виду, – начал он, – что антропология – одно из ведущих направлений науки в Святом Антонии. Он сам является антропологом. Классическая археология Титлоу смешалась (прошу простить мне это выражение, Титлоу!) с современной антропологией. Древнейшая история Поунолла и этнология Кэмпбелла также связаны с этой отраслью. Исследования на стыке двух дисциплин всячески поощрялись покойным ректором. Доктор Амплби сам пришел в антропологию из сравнительной филологии так же, как и его ученик, Рэнсон, в данный момент находящийся за границей. Дело в том, что колледж Святого Антония уже более полувека является одним из лидеров в сфере коллективных работ по древним культурам. Как специалист по сравнительному богословию, я сам весьма интересуюсь этой областью. Полагаю, что именно это Хэвеленд имеет в виду, говоря о значимости этих костей для всех нас, хотя мне лично подобная мысль никогда бы не пришла в голову… А теперь, Хэвеленд, если хотите продолжить, прошу вас.

Хэвеленд посмотрел на него, словно наездник, пришпоривающий лошадь перед второй попыткой взять трудный барьер.

– Эмпсон знал, что у меня в колледже имеется коллекция костей. Интересно, знал ли кто-нибудь еще? – Задав этот вопрос, он обвел глазами стол, прежде чем продолжил: – Это мои кости.

В профессорской воцарилась гнетущая тишина. Никто из коллег Хэвеленда не вымолвил ни слова. Эплби тоже промолчал.

– По крайней мере, я предполагаю, что это мои кости, потому как моя коллекция исчезла. А поскольку мои кости принадлежали австралийскому аборигену, их довольно легко идентифицировать. Интересно знать, есть ли у кого-нибудь из вас какие-либо соображения по поводу того, каким образом эти экспонаты были использованы со столь экзотической целью?

Ответом ему стало гробовое молчание.

– Возможно, надобно спросить, не каким образом они оказались там, где их нашли, а зачем? Что вы думаете… Эмпсон? Не хотите ли развить мою теорию?

– Мне нечего развивать… Спросите Титлоу.

«А зачем, – подумал Эплби, – спрашивать Титлоу?» Титлоу, похоже, считал так же. Он с таким же негодованием смотрел на Эмпсона, с каким тот уставился на Хэвеленда. Еще немного, и все «подводные течения», существовавшие в этом небольшом кругу людей, хлынут на поверхность.

– Осмелюсь предположить, что их поместили туда для того, чтобы навести подозрения на вас, Хэвеленд, – вставил Титлоу. – Поунолл, а вам такой вариант не кажется возможным?

Поунолл, тем самым втянутый в пикировку (а зачем было его втягивать?), ответил:

– Я нахожу объяснение куда более простое и одновременно куда более необычное. Разве нет, Хэвеленд?

Похоже, Барочо оказался прав, и в профессорской началась игра. Игра, где каждый из игроков знал лишь часть правил. Но тут в разговор вступил бородатый человек весьма почтенного вида, сидевший напротив камина.

– А известна ли кому-нибудь из вас любопытная богемская легенда о костях из Клаттау?

Это был профессор Кёртис, и его совсем не относящееся к разговору замечание произвело на Эплби весьма любопытное впечатление. Произнесенное невпопад и при этих обстоятельствах даже абсурдное, оно со всей ясностью обозначило накал страстей, сопровождавший пикировку. Фраза Поунолла «Разве нет, Хэвеленд?» довела его до высшей точки. И вот Хэвеленд, не обращая внимания на Кёртиса и богемскую легенду, сделал ответный выстрел.

– Разумеется, я могу представить себе иное объяснение. Это последовательность событий, которая тотчас приходит мне на ум. Эмпсон, полагаю, вам следует изложить суть разговора между мной и Амплби, имевшего место в вашем присутствии месяц или два назад. Вы знаете, что я имею в виду. И я не думаю, что кому-либо еще известно об этом.

– Поунолл знает: я все рассказал ему на следующий день, – запальчиво парировал Эмпсон и тут же пожалел об этом. – Совершенно не вижу, – продолжал он, – почему я должен здесь что-то излагать. Если вы хотите все это рассказать, сделайте это сами.

Декан выпрямился в кресле беспокойно и в то же время как человек, власть имеющий.

– Хэвеленд, – произнес он, – все это имеет отношение к нашему делу? Если вы настаиваете на том, чтобы что-то нам рассказать, расскажите это сейчас же.

– Я вам сейчас же расскажу кое-что.

Его ответный выпад прозвучал в форме точной и язвительной имитации повелительного тона декана. Хэвеленд наверняка не стремился снискать сочувствие: вся профессорская, казалось, содрогнулась от его дерзости. Однако он сразу взял себя в руки и продолжил ровным голосом:

– Я расскажу вам, поскольку Эмпсону явно не хочется это делать, об одном случае, когда я повздорил с Амплби. Причем довольно сильно.

Над столом пронесся негодующий шепот. Декан, явно растерявшись, повернулся вполоборота к Эплби. Однако тот, казалось, был полностью поглощен изучением резьбы на торце столешницы. Хэвеленд продолжил:

– Дело касалось, разумеется, одной из привычных для Амплби кражи идей.

Эплби решил, что если что-то и можно было прочесть на лицах собравшихся здесь коллег покойного ректора, то скорее понимание, нежели изумление или растерянность. Декан, однако, сделал робкую попытку возразить. Хэвеленд пресек ее весьма несдержанно и даже грубо:

– Дейтон-Кларк, не будьте идиотом. Вдумайтесь в то, с чем мы столкнулись. Я заявляю, что Амплби снова присваивал себе чужие достижения. Не стану вдаваться в подробности. Эмпсон при этом присутствовал, и если бы он не чувствовал себя столь неловко, он бы изложил все более взвешенно. Однако я запомнил одно недвусмысленное выражение, которое я произнес.