Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти! - Майкл Иннес

Профессора и преподаватели колледжей Оксфордского и Кембриджского университетов, безусловно, люди в высшей степени благородные, порядочные и уравновешенные. Они не делают ничего из ряда вон выходящего, не совершают необдуманных или опрометчивых поступков. Как правило, господ, стоящих на кафедре, воспринимают как людей ученых, немногословных, рассеянных, со множеством милых и невинных слабостей. Они, как сказал бы Бен Джонсон, «так и просятся в комедию». Их гораздо легче описывать с большой долей иронии, нежели в некоем мелодраматическом ключе. Что же касается детектива, то профессора, пожалуй, в наименьшей степени соответствуют тому странному и в некоторой мере извращенному психологическому типу, которым наделено большинство персонажей произведений данного жанра. И это достаточно «прискорбно» хотя бы потому, что сама их «среда обитания» – окружающие их материальные предметы и сооружения, где они существуют: говорят, едят и спят – представляет собой идеальный фон, на котором могло бы развиваться хитросплетение загадочных и интригующих событий.

Правда, в Англии есть одно место, где эти благоразумные и добродетельные мужи, к сожалению, полностью меняются. Там они в полной мере проявляют такие качества, как раздражительность, нетерпение, злоба, тщеславие и жестокосердие, столь необходимые авторам детективов. Общеизвестно, что когда питомец Оксфорда или Кембриджа движется не «вверх» или «вниз», а по «горизонтали», когда он отправляется из Оксфорда в Кембридж или наоборот, ему приходится пересекать местность, по каким-то странным причинам несовместимую с привычной размеренностью и покоем университетской жизни. Загадочный каприз судьбы – местность эта расположена почти на полпути между двумя древними храмами науки, в прелестных, за исключением вышеозначенного обстоятельства, окрестностях городка Блетчли. Некий ученый, отличающийся поверхностностью и привыкший обращать внимание лишь на моментально бросающиеся в глаза реалии и частности, в свое время объяснил сей факт определенными недостатками обустройства железнодорожной станции Блетчли. Ему пришлось так долго ждать поезда (в этом и состояли его доводы) и испытать так много неудобств, что любой бы в его положении разнервничался.

Однако все это в прошлом. Когда я в последний раз проезжал Блетчли, он показался мне райским уголком. В любом случае мой ум, ум литератора, искал более глубоких, даже метафизических объяснений. Я придерживаюсь мнения, что на полпути между антиподами: Афинами и Фивами – эфир бурлит. Для ученого атмосфера там неблагожелательная и неблагоприятная. И я представил, что если оксфордские изгои, несколько столетий назад предпринявшие попытку раскола, добрались до Блетчли, то там вполне мог возникнуть университет (или, по крайней мере, колледж), что понадобился мне для этой книги. Любой, кто удосужится взглянуть на карту, читая главу 10, убедится, что я руководствовался собственной фантазией. Вымышленный колледж Святого Антония является частью такого же придуманного университета. А его преподаватели – всего лишь плод воображения автора. Итак, вот вам призраки и воображаемое место действия и развития событий.

Университетская жизнь, как заметил доктор Джонсон, не изобилует чрезвычайными происшествиями. Однако именно нечто из ряда вон выходящее случилось, когда профессора и преподаватели колледжа Святого Антония проснулись промозглым ноябрьским утром и обнаружили, что ректор Джозайя Амплби был убит минувшей ночью. Преступление сразу восприняли как интригующее, очень странное, тщательно подготовленное и вдобавок обставленное чуть ли не с театральностью. Тщательно подготовленным оно являлось потому, что никто не мог даже предположить имени преступника, а театрально показным из-за жуткого и при этом совершенно ненужного антуража, которым, согласно мгновенно распространившимся слухам, убийца сопроводил свое злодеяние.

Колледж гудел словно потревоженный улей. Если бы доктор Амплби застрелился, то в соответствии с приличиями требовалось бы соблюдать максимальную сдержанность и по возможности подавлять нездоровое любопытство. Однако убийство, к тому же загадочное, почти сразу было воспринято как вполне законный повод для громогласных пересудов. К десяти утра даже самому отрешенному от реальности кабинетному ученому, привыкшему неспешно прогуливаться по уютным внутренним дворикам и размышлять о проблемах философии Сократа, стало совершенно ясно, что священная тишина и покой колледжа надолго нарушены самым грубым образом. Огромные ворота колледжа закрыли, все входившие и выходившие подвергались непривычной процедуре досмотра со стороны старшего привратника и сержанта полиции. Из выходившего на север окна библиотеки можно было разглядеть человека в полицейской форме, охранявшего окна кабинета ректора с наглухо задернутыми шторами. Многочисленные лестницы, благодаря которым средневековый университет умудрялся оттягивать введение коридорной системы, сейчас сотрясались от беспрестанного топота ног студентов, взлетавших по ним вверх и вниз, желавших срочно обсудить происшедшее с друзьями. Где-то около одиннадцати появился листок почтовой бумаги, ничем не примечательный, но вопреки обыкновению вывешенный за пределами колледжа, с сообщением для студентов, находившихся вне учебного заведения, что в этот день все лекции отменяются. К полудню местные газеты наклеили на уличные тумбы, и ни в каком другом городе заголовки не звучали бы столь сдержанно, как здесь: «Внезапная смерть ректора колледжа Святого Антония». В самой заметке констатировался факт: доктор Амплби застрелен, как подозревалось, вовсе не случайно, и убийство совершено неизвестным лицом. До самого вечера группа городских зевак, лениво слонявшихся по противоположной стороне переулка Святого Эрнульфа, удовлетворяла любопытство, глазея на длинный ряд окон в стиле Тюдоров с серыми средниками и плоскими арками, за которыми разыгралась загадочная трагедия. Событие, произошедшее в небольшом городке, мгновенно попало в национальные новости. К половине пятого сотни тысяч людей в Пимлико, Бау, Клеркенуэлле, в многочисленных пригородах Большого Лондона и в перенаселенных переулочках Вестминстера добавляли кое-что новое к своим скудным знаниям о весьма отдаленном университетском Блетчли. Вечерние газеты еще раз проинформировали публику о трагедии, на этот раз фотографии вереницы тюдоровских окон уже украшали их первые полосы. К семи часам огромные кипы этих столичных новостных листков лихорадочно разгружали поблизости от самого колледжа. От пасторальной тишины и некоего монастырского покоя уважаемого учебного заведения не осталось и следа.

Однако в двадцатом веке с нарушением спокойствия вынуждены мириться многие университеты. Денно и нощно огромное население Лондона, расположенного в девяноста километрах отсюда, требует припасов, и постоянно большой город вывозит свою продукцию. Без конца на древних улочках, по которым неторопливо и задумчиво прогуливались многие поколения ученых и поэтов, ревут современные автомобили. В дневное время сам город является главным нарушителем спокойствия: автобусы и бесчисленные машины, управляемые студентами, создают водовороты и застревают в пробках на узких улицах. Однако ночью город становится своего рода транспортной магистралью. С регулярной и беспощадной неотвратимостью, с интервалом, которого хватает лишь на тревожные предчувствия, через город с ревом и грохотом проносятся грузовики с товарами и огромные автофургоны. И пока течет этот нескончаемый поток, серые, изъеденные временем камни, изящной дугой тянущиеся от моста к мосту, дышат и содрогаются, словно в такт ударам исполинского молота, бьющего по земле.