– Прости меня за поступок животного, просто ты меня довела, но я не должен был… не должен был… и видишь, Бог не прощает… таких поступков. Прости, любимая, прости…

Они тихо обняли друг друга. Оля плакала, да и Александр бы не сдержался, если б не успокоительное, щедро вколотое медсестрой час назад. Оля села на стуле ровно, держа мужа за руку.

В этот момент в дверном проеме показался чей-то силуэт. Неслышными шагами в палату вошла женщина…

Алекс не верил глазам: в дверях стояла Мария – та самая, из далекого прошлого, из его сна, из машины «Вольво» цвета «дипломат». Она смотрела на него и молчала, глаза блестели наполнявшими их слезами, но каким-то чудным образом слезы удерживались и не текли. Алекс смотрел на нее очарованно и влюбленно, хотел привстать, но сдержал себя, понимая, какой реакции ждать от Оли.

Собрав все мужество в кулак и воедино, он прохладным голосом спросил:

– Маша, ты-то что тут делаешь, где Мишку потеряла?

– Как ты можешь, Саня! Да она вчера примчалась сюда вместе с Мишкой. Он решил меня не пугать и позвал ее. Маша тут ночь просидела, пока меня Мишка не привез. Ты что?

– Я просто хотела узнать, как ты? Мы же все-таки друзья с двадцатипятилетней выдержкой, как коньяк «Парадайз». Разве нет? – Маша улыбнулась и прислонилась к дверному косяку.

Алекс смотрел на нее и не мог оторвать взгляда. Какая же она красивая, Маша, какая нежная и чудесная, сказочная и воздушная…

И Оля, оценив взгляд Саши, повернулась к Маше:

– Что же ты стоишь? Видишь, друг твой, «Парадайз» четвертьвековой выдержки, переживает за тебя, присядь.

Поговорили еще немного, потом Маша учтиво оставила их вдвоем.

– Я подожду за дверью, Оль. Береги себя, Саня, выздоравливай, тебя дома детки ждут, – сказала она и вышла.

Чуть позже ушла и Ольга.

Алекс остался один. Глаза медленно закрывались. Какая же интересная штука жизнь: он сам добровольно – не по просьбе друга, просто сам, – решив, что так надо, отказался от своей любви и сейчас жалеет об этом. Но если бы он не отказался, то, наверное, все было бы совсем наоборот. Все-таки бытовуха съедает любовь, что ни говори. Хотя кто знает… Ведь он же по-настоящему любил Машу, а не Олю, и кто знает, связав свою судьбу с Марией, смог бы он быть счастливым всегда или нет. Скорее нет. Курьез…

Он смотрел на капли в капельнице и слушал барабанную дробь капель за окном.

Вдруг дверь открылась и появилась Маша. Неловко двигаясь, она зашла в палату в белом халате и, подойдя ближе, смущенно спросила:

– Прости, я где-то тут забыла свой платок… Не у тебя ли в палате?

Она сделала шаг вперед и шаг в сторону. Нерешительно посмотрела по сторонам, за кроватью увидела свой платок и, перегнувшись через Александра, с трудом достала его. Потом встала рядом с кроватью и молча начала смотреть на него сверху вниз. Алекс не мог говорить, чувства переполняли его, он хотел выдать все, что накопилось за двадцать пять лет молчания, но не сказал ничего. Она тоже смотрела безмолвно, затем тихо взяла его руку в свою и тихо прижала пальцы.

– Береги себя, друг, – сказала она, склонилась над ним и беззвучно поцеловала в щеку.

Алекс ощутил тепло ее дыхания, ее грудь чуть коснулась его груди. Все было чинно и честно.

Она пошла к двери и, обернувшись, еще раз посмотрела на него и сделала глубокий вдох, как бы пытаясь что-то сказать, но не сказала. Она вышла молча. Но через две-три секунды дверь опять приоткрылась, Мария торопливо приблизилась к кровати, склонилась над ней и прошептала прямо в ухо Александра:

– Береги себя, Саня, прошу тебя и заклинаю, ради детей, ради жены, ради мамы и ради нас… ради меня… Пожалуйста, береги себя.

Аромат любви опьянил Алекса. Он потерял дар речи, сердце стало биться с колоссальной скоростью, кровь хлынула в голову – она была так близко, что слегка касалась волосами его щеки. Александр взлетел на седьмое небо от удовольствия. Не отрывая от нее взгляда, он медленно нащупал рукой плечо Марии. Осторожно потянул ее к себе и произнес:

– Буду беречь себя – ради детей, ради жены, ради мамы и ради тебя, милая Мария… Моя… Мария…

Она подняла на Алекса глаза, излучающие испуг, беспокойство, тревогу и любовь одновременно.

– Мы же договорились, Саша! Бетон же?! Ты же обещал! Слово дал…

– Да, бетон… К черту бетон – он не вечен. Он лопается, и его распирает… я… я люблю тебя, Мария. Люблю, люблю, люблю… – Последняя фраза застыла между губ двух жаждущих сердец… Страстный поцелуй объединил их сердца…

Минутный долгий и пылкий поцелуй прервался по инициативе Марии. Она толкнула Александра от себя, а точнее – сама оттолкнулась от него, выпрямив свои руки.

– Что мы делаем, ужас! Опять лопнул железобетон. Ужасно, Ал, ужасно. Ты свое слово не сдержал. Я грешна дважды – и перед Мишей, и перед Олей. Ужас… ужас. Бетон – ты же обещал тогда, у источника Семирамиды[12]…

– Прости, милая, прости, – медленно произнес Александр. – Да, я обещал, что залью свою любовь железобетоном и уложу сверху асфальт, как и обещал. Потом сверху я прошелся катками, потом еще слой песка уложил на асфальт, потом еще слой щебня, потом связал это все арматурой, двенадцатимиллиметровой, и залил еще одним слоем бетона, и после всего – еще слой асфальта… Но и этот пирог не выдержал, когда я увидел тебя в дверях. Я понял еще и еще раз, что не смогу без тебя. Что больше всех на свете я люблю именно тебя. Что моя Оленька? Классная, умная, хорошая, любящая меня… Но я-то люблю только тебя. И все эти слои щебня, бетона, асфальта, металла и еще раз асфальта – все это разорвалось, как разрывают асфальт корни дуба. Все разлетелось на мелкие кусочки. Все… Я люблю тебя, Мария. Люблю!!! Побудь со мной, пожалуйста. Мне многого не надо, просто держать твою руку. Я же понимаю…

Мария, изумленно глядя на него, медленно произнесла:

– А я люблю тебя, мой сумасшедший рыцарь… Благородный, сумасшедший и жестокий…

И нагнувшись, еще раз поцеловала его в губы и быстрым шагом пошла к двери.

– Не могу, прости, не могу… Заводи свою бетономешалку, Саня… Так нельзя.

Белая дверь закрылась за спиной убегающей Марии, и остался Алекс один в большой палате. Он посмотрел ей вслед, потом на окно, на моросящий дождь. Было грустно и тоскливо.

Она, она