гремел, от его гула закладывало уши, молнии били по запорошенной, охладевшей земле оставляя зияющие пламенем раны. Снег засыпал зелень поля, укрывая пуховым одеялом то, что ещё осталось от былого счастья. Солнце играло в салки с луной стремившись осалить – но тщетно, времена года окрашивали пейзаж в своими красками. За жарким сухим летним ветрам подул осенний листоворот, одинокие снежинки сменили снегопады, дул ледяной ветер, креп и слаб мороз, под ногами появились проталины. Казалось время бежит сквозь меня, обходя стороной, а борьба света и тьмы не прекращалась.

Наше поле стало кипельно белым но чёрная сторона не желая сдаваться натиском захватило его погрузив во тьму – и даже чистейший снег не смог отразить её. Он почернел, вместе с небом. И это пугало. Ведь даже если густые тучи заволокли лунный свет, тёмную зимнюю ночь белоснежный снег освещает своей чистотой, отражая всё прекрасное, излучая свой свет – освещая дорогу запоздалому путнику. Но сейчас и он померк.

Небесный свет не смотря ни на что, не сдавался, он упорно налегал, растворяя собой тьму, отстаивая своё пространство и право на жизнь. И непроглядная ночь отступила, оставив после себя багрово-красное поле, лишь окрасив его в кровавые тона, она смогла убить его последний свет. Но снег падал вновь и вновь – закрывая багровые сугробы. Свет одержал победу, заливая всё вокруг, отогревая сердца от зимнего холода и тревог затяжной ночи. Но тьма не сдалась, она лишь отступила, что бы передохнуть, набраться сил и вновь окрасив поле в багрово-красный цвет продолжить свою войну против света.

Я проснулась в холодном поту. Открыв глаза не увидев ничего кроме тьмы, которую разрезал пробивающийся через окно свет фонаря. Ломило каждую косточку. Боль заставила меня свернуться в калачик забиться под одеяло, но и оно не спасало от холода овладевшего телом. Озноб бил так – что звуки доносившиеся с улицы заглушал стук зубов. Жар костра пылал в глазах, заставляя веки сомкнуться. Мурашки покрыли всё тело и казалось чья-то незримая рука иглами выворачивает мышцы под кожей. Мысли путались, рассудок мутнел, болезненный сон наступал. «Влияние холода» и нервное напряжение сделали своё дело.

Глава 8

Истинное души родство, родство, а не крови…

Наблюдая за тем как пальцы парня неистова бегали по клавиатуре Коля уселся в старенькое, но очень удобное кресло с деревянными подлокотниками и промятыми изгибами, идеально подходящими под любую фигуру. Его глаза закрылись, сон овладевал сознанием, унося далеко в прошлое. Перед глазами мелькали картинки былого счастья, Марина, редкие увольнительные, но были ли бы они такими полными и необыкновенными без неё. Если бы она, словно сияющий алмаз не украшала бы это обыденные армейские будни, были ли бы они полной чашей. Ночь вступила в свои владения, унеся с собой все невзгоды, рассыпала над Киевом дождь беззаботных сновидений.

Открыв глаза Коля не увидел своего нового приятеля. Обойдя квартиру, к своему изумлению он понял, что остался совсем один. Входная дверь была закрыта, но вариант выбраться всё же был. Старенькую дверь с облупившейся краской венчало единственное препятствие к свободе – проржавевший кое-где замок с цепочкой. При желании его можно было бы открыть и вырваться на свободу, но как запереть её с обратной стороны. Коля внимательно осмотрел стены у двери, прощупал пустующие полки но заветного ключа не было. Да кто бы и оставил его внезапно свалившемуся на голову незнакомцу. Обречённо вернувшись в комнату, она показалась уже не такой радушной, сумрак в которой она прибывала в довесок к обречённому одиночеству, в котором оставили парня на весьма неопределённое время, наводил таску. Старые засаленные портьеры не давали лучикам света пробиться в убежище угрюмого маленького студента. Коля распахнул шторы. Комната тут же наполнилась ярким, жизнерадостным светом, которое от части наполнило и его душу частичкой надежды.

Недавно угрюмая, комната оказалась светлой и на удивление чистой, будто тут редко кто находился, и лишь толстый слой пыли свидетельствовал о том, что её не часто посещают. Компьютерный стол, кровать, старенький шкаф и кресло – все атрибуты убранство можно пересчитать по пальцам, а что еще нужно для студента. Где писать, где поспать и что поесть. Да! Есть хотелось. Его армейские друзья уже наверняка утолили голод ячкой на воде и хлебом с маслом, он ненавидел эти каши, больше похожие на кусок безвкусного пластика, который залили в тарелку и оставили застывать. Если перевернуть этот невыносимый завтрак, то он не потянется – словно желе, он не тянулся и даже не вывалится на стол, он будет упрямо висеть на тарелке, уцепившись застывшей слизью за её дно.

Голод взял верх над воспитанием и принципами. Коля устремился на кухню. Стара засаленная плита, табурет, раковина с единственной но грязной тарелкой, одинокий стакан, когда-то наверное даже белый внутри, но сейчас неописуемо жёлтый, если его перевернуть и постучать по дну – то наверное накипь со стенок осыплется. Пить из него Коля не рискнул. На глаза попался пластиковый стаканчик, забытый на окне, от которого отвратительно пахло горилкой, ополоснув его, парень жадно пил студёную сырую воду из старенького крана, видимо ровесника входной двери и мебели. Но эта вода казалась ему такой вкусной и хоть как-то глушила неумолимый голод. Навесной шкаф манил своей загадочностью. Коля боязливо открыл его, и вдруг понял что сорвал Джек пот – небольшой шкафчик был до верху набит бич пакетами, разных вкусов. Тут была лапшичка и с курочкой и со свининкой и говядинкой, и казалась такой соблазнительной. Жёлтые упаковки манили к себе словно маленькие лучики солнца. Голод не тётка, он не спрашивает что полезно или вредно, он ведёт, ведь из всех человеческих инстинктов этот – самый неприхотливый. Жёлтая пачка лопнула. Кухню наполнил хруст сухой лапши посыпанной специей из пакетика внутри. Обильно запив своё убойное яство холодной водой, окончательно победив голод, Коля вернулся в комнату.

На столе лежала тетрадь, студента КиМУ[2] факультета информационных технологий. Но она была одна. Толстая и гордая, исписанная мелким корявым почерком, больше похожим на врачебный, если бы только не его размер. Она начиналась с гордого названия «Основы программирования», которые переходили в «Мех. Тех», а она в свою очередь в «Высшую Математику». Содержимое удивляло. Если её перевернуть и пролистать с другой стороны, то открывались целые просторы «Экономики» и «Современной истории» сопровождаемые различными иллюстрациями на полях и даже по центру, обходя которые, по её клеткам скакали всё те же маленькие корявые