втянул шальную голову, его щёки залил багровый румянец. Посчитав его смущение добрым знаком я ринулась в атаку.

– Всё нормально? – Укоризненно окинув презрительным взглядом парня с ног до головы, я встала в позу. Отец часто смеялся над этой нелепой особенностью, но связываться не хотел и наверное действительно так я выглядела более устрашающе, не смотря на свой скромный рост. Никогда не позволяя себе грубости по отношению к старшим, я не терпела этого и в других. Словно Моська была готовы прыгнуть и искусать этого слона, если бы только мне сказали фас, но этого к обоюдному счастью не произошло.

К моему удивлению реакция Павла Петровича была необъяснимой. Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами, словно наяву увидел призрак. Руки затряслись, губы раскрылись от удивления в них смешались трепетная забота, отцовский ропот и радость. Я никак не могла понять что происходит.

– Доченька, – взмолился он, – я так рад что тебе лучше.

– Лучше? – Минуту я колебалась вспоминая всё происходящее, вчерашний день, предательство Коли, побег из его дома, истерзанную извергами женщину с двумя малышами. Но не могла вспомнить ничего, что могло бы вызвать подобной заботы, и лишь качнула головой.

– Мы очень испугались за тебя… – вполголоса продолжил старик, совершенно позабыв и об утреннем госте, и о ещё недавно бушевавшем споре.

– Но почему? – Я лишь изумлённо качнула головой, или она качнула мной, ни чего не понимая я лишь ждала ответа на единственный интересовавший меня вопрос.

– Так, – едва заметив моё лёгкое головокружение, пожилой мужчина подхватил меня под руки. – Помоги, что встал как столб.

Они бережно переместили меня назад, в ту самую комнату из которой всего минуту назад полная сил я вырвалась словно из плена. Не пытаясь сопротивляться лишь хотела понять что происходит. Услышанное ввергло меня в шок.

Оказалось, я спала не одну ночь. Но не просто спала. Так не спят нормальные люди, а может я и не спала, пребывая в беспамятном нервном бреду. Кричала и рыдала, потом замолкала. Просила прощение у матери и клялась Коле, любить его вечно не смотря ни на что. Видимо тот день, наполненный страданиями и тяжёлыми виражами судьбы, пошатнул мою психику. Наташа и Павел Петрович сменяли друг друга на круглосуточном посту у моей кровати. Несколько раз приходил врач, констатирующий нервный срыв и настойчиво рекомендовал перевести меня в специализированное учреждение, но никто на это не согласился. Я пыталась вспомнить, но долгие дни этого мучительного сна словно вырвали из моей памяти, с лёгкостью могла вспомнить всё, как разбила колено упав с велосипеда, как в первый раз читала стихи со сцены, как отвечала на выпускном экзамене могла назвать не только вопросы, но и номер билета, как в первый раз увидела Колю, все слова которые в последний раз сказала мама, последний день дома, до мельчайшей детали. Я помнила всё, но не эти дни беспамятного бреда. Невольно я рассказала о себе все, даже не я а моё сознание, но от меня не отвернулись, меня приняли. Единственный вопрос терзал меня, как долго я спала… Но ответ меня не обрадовал, сегодня было тридцатое ноября.

Молодой парень все время сидел напротив пристально рассматривая меня, словно изучая как диковинную новенькую книжку, неизвестно от куда принесённую взрослыми. В его чёрных глазах бушевали бури, которые были отчуждённо далеки от тех, что происходили в этой квартире. Но любопытство овладевало и для чего-то он тут сидел.

Я потихоньку приходила в себя, отходя от шокирующей реальности. Наташа нежно держала меня за руку, не упуская из виду каждое движение. Ребята, сидевшие поодаль с недетским любопытством то и дело поглядывали на меня, катая маленькие машинки вдоль досок деревянных половиц. Будто я была неподвижной калекой, и вдруг встала, вышла из затяжной комы, или очнулась от летаргии на собственных похоронах. От всего этого мне было безумно неловко. А еще страшнее от того, что сегодня у него заканчивался отпуск.

Глава 10

Украина войдет в историю как народ, который решил, что не хочет жить плохо, и стал жить еще хуже.

Михаил Задорнов

Густые светлые ресницы вздрогнули. Слух уловил посторонний шорох. Глаза открылись. Перед лицом мгновенно прояснился всё тот же образ невысокого сероглазого паря, удивлённо сверлящего его лицо огромными серыми кругляшками. Но что-то было уже не так, из-под шапки парня гордо белели бинты.

– Пацан, ты такое пропустил. Я уж думал ты откинулся. Ты хоть в курсе что произошло.

Коля понимал, что проспал слишком долго, в её поисках ушёл слишком далеко в себя, желая найти следы не физические а духовные. Он был с ней, был так близко, что казалось, до неё можно было дотянуться рукой. Но он не мог протянуть её ей, не мог коснуться любимого лица, он был слишком далеко и слишком близко, сидел у кровати в маленькой комнате охраняя её сон не замечая как день сменяла ночь рассвет плавно перетекал в закат свет лампы включался и гас, а он был с ней, видел всё её глазами, не считая дни, не ведя счёта времени. Он был нужен ей, а она словно воздух была нужна ему. Ведь в том, что с ней происходило, была и его вина. Но теперь он знал, с ней всё в порядке, она жива и в безопасности. Он это чувствовал и теперь был спокоен понимая и то, что теперь она знает, где искать его, она придёт, она должна прийти. Ведь она ещё любит, и сегодня поклялась, ему в том, что будет любить вечно, не смотря ни на что. Пусть это не было сказано ему на ухо, но об этом кричала её душа.

– Странный ты все же парень, – продолжал мальчик в желто синем плаще снимая шапку, который перекликаясь с белизной бинта ещё больше подчёркивал идеалы мнимого патриотизма, которыми он так кичился пытаясь выставить на всеобщий показ. Он был совсем ещё ребёнок. Лет шестнадцати, может семнадцати, трудно было сказать точно. Его выдавал юношеский максимализм присущий только подросткам. Наивность, с которой он толковал свои политические идеалы пугало инфантилизмом.

– Какое сегодня число?

– Тридцатое, и сегодня, да, сегодня – его глаза запылали – мы сделаем это!

– Ты о чём? – Потягиваясь в неудобном кресле, которое в этом невольном заточении служило ему кроватью уже несколько дней, Коля невольно зевнул.

– Эх, дуралей! Достала брехня, в газетах – брехня, в новостях – брехня. Все брешут и брешут, воруют и обдирают нас как липку. Вчера