Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тогда будь уверена, я выиграю ее для тебя!
Красивый темноволосый парень, он закатывает рукава рубашки по локоть, открывая крепкие запястья, надевает передник участника и подмигивает мне, уверенно занимая место у стола. И, конечно, сразу же привлекает к себе внимание. Я первый раз вижу, как он готовит, и засматриваюсь на него. Его длинные пальцы не делают ни одного лишнего движения, и под конец конкурса уже не только я болею за него, но и большая часть собравшихся вокруг зевак выкрикивают его имя. Но корона и лучший кусок потрясающе вкусной шарлотки с корицей, листиками мяты, апельсиновой цедрой и карамельными яблочными дольками — достаются мне одной. Как и поцелуй Мэтью.
— Народ, смотрите, какая у нас рыжая королева!
— Парень, даже если бы ты захотел, ты не смог бы найти девчонку подходящее этой!
— Я знаю.
— Ах-ха-ха!
— Приезжайте к нам еще!
— Обязательно!
Когда мы остаемся одни, я признаюсь ему:
— Я говорила, что ты один такой замечательный?
— Эшли, это не так.
— Так, поверь! Эта ярмарка — лучшая в моей жизни!
Мы проводим вместе замечательный день и к позднему вечеру совершенно не помним содержание фильма. Зато сердца стучат так, что расстаться кажется невозможно. И оторваться друг от друга тоже.
Когда «Додж» Мэтью поднимает на холм по улице «Трех кленов», возвращая меня домой, я замечаю, что в начале подъездной аллейки к нашему дому стоит отец. Он звонил мне не так давно, и я ответила, что скоро буду, но я совершенно не обратила внимание на сухость его голоса. Однако сейчас по замершей высокой фигуре и натянутым плечам офицера Уилсона догадываюсь, что он сердит.
И понимаю, что это замечает и Мэтью.
До отца остается метров тридцать, и я прошу парня:
— Мэтью, останови здесь. Дальше я дойду сама.
Не остановит. Его руки уже тоже напряжены, и он подвозит меня к дому. Заглушив двигатель, вместе со мной выходит из машины.
— Пап, привет. А почему ты здесь, а не с Пэйт на вечеринке у Рубенсов?
Парень стоит со мной рядом, и отец сразу же сканирует его тяжелым взглядом. Отвечает неприветливо и холодно, словно чужой:
— Мы вернулись раньше. Иди в дом, Эшли. Сейчас же!
— Что?
— Я сказал, иди в дом!
Я не привыкла к такому тону отца и, тем более, к таким командам в присутствии постороннего человека, и от неожиданности растерянно спрашиваю:
— Пап, что с тобой? Это Мэтью, я говорила тебе о нем. Познакомься…
— Говорила? Хм! Не ожидал от тебя, дочь, что ты станешь мне лгать!
Что?!
Я вижу, как застывает лицо у Мэтью, и чувствую, как бледнеет мое собственное. Но брошенное обвинение слишком серьезное и несправедливое, чтобы я просто проглотила его и ушла.
Я спрашиваю отца по-прежнему ровно, хотя и встревожено:
— Не узнаю тебя, папа. В чем я тебе солгала? Что с тобой произошло, пока меня не было?
На скулах отца гневно натягиваются желваки и сцепляются губы, но я его дочь и ему приходится взять себя в руки. Однако взгляд, каким он смотрит на нас, по-новому неприятен и незнаком.
— Эшли, ты сказала, что проведешь вечер с парнем из вашей школы.
— Это так.
— Что он играет за команду «Беркуты».
— Но это правда!
— Что лучшего парня ты не встречала и целиком ему доверяешь…
Последнее звучит слишком откровенно для ушей Мэтью, но я не собираюсь отрицать.
— Да.
— Что с тобой, Эшли? — отец протягивает ко мне руки, меняясь в лице. Вдруг становясь собой прежним. — Где твои глаза и голова? Где моя умная девочка? Этого парня я сам арестовал в вашей школе за то, что он устроил жестокую драку, и сам отвез в участок. Я говорил с ним и скажу, что он не раскаивался. Такие сукины дети никогда не раскаиваются. Ни в чем!
Отец поворачивается и вновь застывает камнем, обращаясь к моему спутнику ледяным тоном:
— Что тебе нужно от моей дочери, Мэтью Палмер? Зачем ты к ней подобрался? Я поднял всю информацию по твоей семье. Угоны, воровство, сбыт наркотиков и посредничество в продаже краденного. Не все доказано, но подозрений достаточно, чтобы я понял, с кем имею дело. Где здесь пункт подходящий под «лучший парень»? Может, ты и затуманил мозги моей Эшли, но я еще в своем уме, чтобы держать тебя на расстоянии. Подойдешь к ней — пожалеешь! Ты все понял?!
— Да, сэр.
— И чтобы я тебя здесь никогда не видел! Мое оружие всегда заряжено, учти это!
— Папа, ты… с ума сошел? — кровь и вовсе отливает от моего лица. Еще никому и никогда он не угрожал в моем присутствии. — Я не верю, что это говоришь… ты!
Я делаю шаг назад и упираюсь в грудь Палмера. Я и сама не заметила, как встала меду ними.
— Живо в дом, Эшли! Немедленно! — командует отец. — Не вынуждай меня применять силу!
— Иди, Эш.
— Но, Мэтью…
Господи, какая ужасная ситуация. После такого замечательного дня просто чудовищная! Я поворачиваюсь к парню, чтобы извиниться перед ним, и еще успеваю заметить боль в светло-карих глазах, прежде чем его взгляд становится непроницаемым. Словно что-то каменное опускается на лицо, отдаляя его от меня.
— Я знал, что этот разговор будет, Эшли. Иди домой, тебе пора!
— Ты позвонишь?
— Только посмей ей морочить голову и звонить, Палмер! Эшли, сегодня же отдашь мне телефон! Кэтрин все рассказала нам с Патрицией, и мы оба расстроены. Как ты могла подвести наше доверие? Я был первым, кто тебе всегда доверял!
Это невозможно. Все, что сейчас происходит — несправедливо и неправильно, и мои обида и удивление настолько велики, что горло перехватывает немота, а на глазах выступают слезы.
Мне приходится уйти, чтобы прекратить это унижение Мэтью перед моим отцом и закончить их ужасную встречу. И чтобы не разреветься в присутствии парня. Он стоит спокоен и холоден, но я никогда не поверю, что он оглох.
Отец вновь подгоняет меня и, задохнувшись, я убегаю в дом.
В холле сидят Патриция с Кейт, и если мачеха при виде меня встает навстречу, то ее дочь остается сидеть. Только отворачивается, чтобы не встретиться со мной взглядом.
Я знаю, кто во всем виноват и тут же подхожу к ней.
— Это ты! Что я тебе сделала? Ненавижу тебя, слышишь?! Ты хуже всех! Ты такая же мерзкая и черствая, как… как твой отец! И если думаешь, что будешь счастливой, делая другим подлости — ты ошибаешься!
Патриция вскрикивает от изумления, а я убегаю к себе, не желая их видеть. Чувствуя, как в эту самую секунду что-то безоговорочно рушится между всеми нами, и я не хочу это останавливать.