Сенлин в свое время поучаствовал в немалом количестве философских дебатов, но ему ни разу не приходилось делать это в воздухе, чувствуя себя столь же надежно, как с петлей на шее. Разговор казался сюрреалистичным, но вызывал странную ностальгию. Он вдруг понял, что почти наслаждается происходящим.

– Печально, но не ново, что историю пишут победители. Тем не менее я считаю верхом цинизма отказываться от всей науки из-за нескольких ошибок.

– Нет ничего циничного в том, чтобы признать: прошлое превратили в фикцию. Оно сказка, а не факт. Подлинное прошлое стерто. Целые эпохи были добавлены и удалены. Войны возвеличили, а борьбу за правое дело отодвинули на задворки. Злодеев представили героями. Щедрые, подвластные страстям, несовершенные мужчины и женщины лишились недостатков или добродетелей и превратились в идолов – воплощения морали или разврата. Целые общества обрели мотивы, видение и самообладание, коих никогда не существовало. Страдание окрестили «благородной жертвой»! Знаешь, почему история Башни представляет собой такой бардак? Потому что слишком много влиятельных людей сражаются за перо, чтобы написать свою историю на наших трупах. Они знают, что поставлено на карту: бессмертие, суть цивилизации и влияние протяженностью в вечность. Они борются за право морочить головы нашим внукам.

– В этом есть доля истины. – Сенлин нахмурился. – Однажды меня ввели в заблуждение ложные сведения о Башне. Я часто задавался вопросом: почему кто-то написал такую грубую фальшивку?

Она улыбнулась. Выражение ее лица сделалось добрым и грустным.

– Ты пришел, не так ли? Ты оставил свою жизнь, школу, учеников и пришел в Башню. Принес деньги, я полагаю. Возможно, потратил больше, чем мог себе позволить? Ты принес свое небольшое состояние в Башню и возложил на алтарь, как до тебя сделали множество других мужчин и женщин. Неужели ты правда не представляешь, зачем кому-то писать такую привлекательную ложь?

Это было откровение, и, как часто бывает с откровениями, за радостью открытия быстро последовало замешательство. Почему он не пришел к такому выводу раньше? «Популярный путеводитель», который обманул его, окутал лестью и выдал достаточно правды, чтобы казаться убедительным, был не более благородным, чем реклама. Его одурачили – и он пришел в Башню, отказался от тех богатств, которыми владел, и кто-то извлек из этого выгоду.

– Вы правы, мадам Бхата. Я потерял больше, чем мог себе позволить.

– Ах! Вот мы и подошли к этому, – сказала она и, впервые отложив работу, обратила на него все свое внимание. – Расскажи мне, что случилось.

Сенлин рассказал ткачихе свою историю, сделав ее как можно короче, хотя мадам Бхата часто прерывала его вопросами. Он отвечал честно. Он обнажил свои недостатки и преступления, союзы и врагов, надежду отыскать потерянную жену. Он даже поделился подозрением, что Комиссар Купален назначил награду за его голову в связи с кражей произведения искусства, – это признание могло заставить ее проверить его ценность, сдать властям, что она при желании сделала бы без труда.

Но то, что сначала было мучительным, приносило облегчение по мере исповеди. Рассказывая свою историю, Сенлин обнаружил, что выработал определенные представления о собственных мотивах и решениях. Эти идеи, казалось, сформировались в эфире эмоций и сновидений, в смутном тумане, лежащем за пределами прожекторов сознательного ума. Они не были большими откровениями, но походили на маленькие прозрения, которые озаряют человека, когда он наслаждается утренней чашкой чая.

Во-первых, он никогда не понимал, почему взял псевдоним Мадд. «Грязь» была непристойностью, уничижительной характеристикой в Башне. Это была шутка, и поэтому он предположил, что лишь лукавство и самоуничижение подсказали ему такое имя. В конце концов, он выбрал его в мрачную минуту. Но дело было немного в другом. Его ассоциации с грязью, в отличие от принятых в Башне, были положительными: она предвещала весну, обеспечивала цветение жизни. Из нее можно было сделать кирпичи и построить дома, школы и библиотеки. Это была грязь, в которую Мария любила наступать, чтобы подразнить и соблазнить его. Он выбрал такое имя, потому что оно воплощало необоснованное отвращение Башни к низшему миру.

Это и другие маленькие откровения подстегнули его повествование, и когда Сенлин закончил, он почувствовал себя бодрым и одновременно разоблаченным.

– Надеюсь, вы понимаете, почему я был осторожен с моим именем и моей историей. Если обо мне узнают не те люди, могут пострадать моя команда и моя жена. Надеюсь, вы будете осторожны с тем, что я вам рассказал.

– Это часть записи. Я не буду ничего скрывать, Томас Сенлин. Но я могу тебя утешить: люди, которых ты боишься, никогда не снисходят до чтения низменной мудрости народов, на которые смотрят свысока. Я думаю, секреты капитана Мадда в достаточной безопасности, пусть даже и видны всем.

Он понял, что она не предложит лучшего утешения, и поэтому наконец перешел к цели этого отважного, изматывающего визита.

– Теперь, когда вы знаете, кто я, вы знаете и цель моего прихода.

– Ты хочешь разыскать жену в Пелфии.

– Да.

– Ты можешь попасть в Пелфию через кольцевой удел над нею, Шелковый риф.

Сенлин был озадачен и разочарован простым ответом.

– Я читал, что его запечатали после войны между Пелфией и Альгезом. Все лестницы завалили щебнем.

– Что я тебе говорила о вере в эти истории? В них так много дыр! А в твоей книге что-нибудь говорится о тропе ходов? Ничего? Ну конечно ничего! Слушай. В центре Шелковых садов находится Золотой зоопарк. Это реликвия довоенного мира.

– Зоопарк? Есть ли там животные?

– Возможно. Я не уверена. Но там есть человек, который может помочь. Его зовут Люк Марат. Он отвечает за то немногое, за что там можно отвечать. Мне сказали, что он посвятил себя спасению ходов и превратил зоопарк в своего рода миссию. Он очень хорошо знает тропу ходов. Он может показать тебе путь в Пелфию.

– Опасен ли он, этот Марат?

– Он мистик, а они по своей сути миролюбивы. Но он еще и фанатик, а гнев фанатиков скор. Его идеи непопулярны, и многие в Башне хотели бы увидеть его на виселице. Так что для многих он преступник. Естественно, он подозрительно относится к незнакомцам. Я не знаю, что он сделает с тобой. Не все такие дружелюбные, как я.

Сведения звучали правдоподобно: убежище, преступник, не лишенный сострадания и влияния, и вход в Пелфию, который все упускали из вида. Наверное, странствовать через порталы ходов будет непросто, но разве это может оказаться сложнее пиратства?

Открывшаяся перспектива пробудила в душе Сенлина надежду, услышанное от женщины обрело силу священного слова, и в конце концов он преисполнился уверенности в том, что этот мистик, этот Люк Марат, откроет ему путь в Пелфию.

– Он будет ожидать платы?

– Разумно отправиться туда с предложением мира, да. Я так понимаю, его миссия остро нуждается в книгах любого сорта.