Теперь обратимся к воспоминаниям Светланы Аллилуевой. Онаподтверждает, что Сталин умер не в Москве, а на кунцевской даче; ее и ВасилияСталина вызвали к умирающему только 2 марта, когда Сталин окончательно потерялсознание. Дальше она пишет: «Незнакомые врачи, впервые увидевшие больного,ужасно суетились вокруг. Ставили пиявки на шею и затылок, снимали кардиограммы,делали рентген легких, медсестра беспрерывно делала какие-то уколы, один изврачей беспрерывно записывал в журнал ход болезни… Все суетились, спасая жизнь,которую нельзя было уже спасти…» («Двадцать писем к другу», стр. 6–7). Из всехэтих врачей С. Аллилуевой показалась знакомой одна женщина-врач. «Я вдругсообразила, что вот эту молодую женщину-врача я знаю, — где я ее видела?Мы кивнули друг другу, но не разговаривали» (там же, стр. 7). (Этуженщину-врача важно запомнить.)

Наблюдения Аллилуевой о поведении Сталина, когда он приходилв себя, совсем не такие, как у Хрущева. Хрущев говорит, что когда к Сталину нанекоторое время вернулось сознание, «то тогда он начал пожимать каждому из насруки…» (Khrushchev. Remembers, vol. I, р. 343).

У Аллилуевой сказано: «Агония была страшной. Она душила егоу всех на глазах… В какой-то момент… он вдруг открыл глаза и обвел имивсех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то лигневный… Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И тут, — это былонепонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть, — тут онподнял вдруг кверху левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-товверх (Хрущев дважды повторяет, что Сталин указал на рисунок с козленком идевочкой. А. А.), не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, ноугрожающ, и неизвестно, к кому и к чему он относился» («Двадцать писем кдругу», стр. 9 — 10). Так что того почти идиллического прощания Сталина сосвоими соратниками, какое рисует Хрущев, не было. Прощание было «гневным»,«угрожающим».

Но наблюдения Хрущева и Аллилуевой о поведении Берия восновном совпадают.

Аллилуева пишет; «Только один человек вел себя почтинеприлично — это был Берия.

Он был возбужден до крайности… лицо его то и дело искажалосьот распиравших его страстей. А страсти его были — честолюбие, жестокость,хитрость, власть, власть… Он так старался в этот ответственный момент, как быне перехитрить и как бы не недохитрить… Он подходил к постели и подолгувсматривался в лицо больного, — отец иногда открывал глаза… Но это былобез сознания… Берия глядел тогда, впиваясь в эти затуманенные глаза… А когдавсе было кончено, он первым выскочил в коридор, и в тишине зала, где стояли всемолча вокруг одра, был слышен его громкий голос, не скрывающий торжества:„Хрусталев! Машину!“ Это был великолепный современный тип лукавого царедворца,воплощение восточного коварства, лести, лицемерия, опутавшего даже отца,которого вообще трудно было обмануть… Во многом Лаврентий сумел хитро провестиотца… Его дико боялись и знали, что в тот момент, когда умирает отец, ни у когов России не было в руках большей власти, чем у этого ужасного человека» (тамже, стр. 7–8).

Стало быть, после Сталина власть фактически была в рукахБерия, но так как Сталин теперь лежал без сознания, то власть и над Сталиным —жить или умереть ему — тоже была в его руках. И Хрущев и Аллилуева единодушны всвоих наблюдениях: Берия желал смерти Сталина, а когда она наступила — онторжествовал. Теперь мы подошли к самому загадочному вопросу: не ухаживали лиза больным Сталиным по методу, который Сталин приписывал арестованным врачамКремля, — ставя неправильный диагноз и давая противопоказанные лекарства?У нас есть один исключительно важный свидетель, присутствовавший при смертиСталина и категорически и во всеуслышание утверждавший: Сталина отравили,Сталина убили!

Это сын Сталина — генерал-лейтенант Василий Сталин.

Как видно из ее книг, дочь Сталина довольно рано началапроявлять критическое отношение к учению отца и окружающей ее советскойдействительности, но она не пишет, что ее серьезно занимали политическиевопросы или что она вела с отцом какие-либо разговоры на политические темы. Какбы оставаясь верным патриархальным традициям Кавказа, где почти неприлично былоговорить с женщиной о политике, Сталин, видимо, не говорил с дочерью ополитике. К тому же дочь бывала у отца в последние два-три года его жизни оченьредко.

Совершенно по-другому обстояло дело с сыном. Василий Сталинк началу войны окончил военно-авиационную школу. Всю войну провел на фронтах,летал на истребителях, командовал дивизией, корпусом, авиационным соединением вГермании после войны. Потом он был назначен командующим военно-воздушными силамиМосковского военного округа. Всеми традиционными воздушными парадами подМосквой, а во время праздников и над Красной площадью командовал лично ВасилийСталин. Конечно, в возрасте двадцати пяти двадцати шести лет офицеры генераламине делаются, исключением был разве только Наполеон (на то он и был Наполеоном),но Василия тоже надо считать своего рода исключением — он был сыном Сталина.Сталинские маршалы, чтобы угодить самому Верховному, раболепствовали перед егосыном и осыпали его чинами и орденами. Однако сколько бы ни рассказывали, чтоВасилий любил выпить, никто не оспаривал его отвагу и мужество во время войны,да трусы и не лезут в летчики реактивной истребительной авиации.

Если Сталин когда-нибудь и кому-нибудь открывал хоть частицутого сокровенного, что он думал о своих сподвижниках из Политбюро, то скореевсего только беззаветно ему преданному сыну. Отношения между отцом и сыномостались нормальными и после снятия Василия с его должности: это видно хотя быиз того, что по совету отца он поступил в Академию Генерального штаба. ВасилияСталина, как и его сестру, об ударе, случившемся с отцом, известили, как ужеуказывалось, лишь на второй или третий день, когда Сталин уже не владел речью.В таком состоянии умирающие уже не жалуются.

Но велики тайны провидения. Какая-то неведомая сила, можетбыть, просто внутреннее чувство дочери заставило Аллилуеву позвонить умирающемуСталину именно в то воскресенье, 1 марта 1953 года. «Я хотела приехать (к отцуА. А.) еще раз в воскресенье 1 марта, но не могла дозвониться» («Двадцатьписем к другу», стр. 195).

Конечно, не могла дозвониться! Все телефоны Сталина были вруках Берия, им блокированы, но это свидетельство Аллилуевой имеет историческоезначение.

Аллилуева продолжает: «А наутро 2 марта меня вызвали сзанятий в Академии и велели ехать в Кунцево. Моего брата Василия тоже вызвали 2марта 1953 года. Он тоже сидел несколько часов в этом большом зале… В служебномдоме он еще пил, шумел, разносил врачей, кричал, что „отца убили“, „убивают“…»(там же, стр. 195–196).

Аллилуева, вероятно, склонна думать, что брат бушует поддействием алкоголя.

Однако в дни похорон, очевидно, совершенно трезвый, несягроб отца рядом с Молотовым, он вновь повторяет, что «отца убили». Аллилуевапродолжает: «Смерть отца потрясла его. Он был в ужасе. Он был уверен, что отца„отравили“, „убили“; он видел, что рушится мир, без которого он существовать неможет… В дни похорон он был в ужасном состоянии и вел себя соответственно — навсех бросался с упреками, обвинял правительство, врачей, всех, коговозможно, — что не так лечили… Он ощущал себя наследным принцем» (там же,стр. 198).