дребедень, и что единственный наш шанс уцелеть состоит в том, чтобы самим разузнать как можно больше, и о жителях пустыни, наших врагах, и о самом полигоне, и вообще о том, во что мы замешаны.

— Яндекса и Википедии тут нет, — пробормотал Вася. — И ты видел, как они реагируют? Любой вопрос — и тут же «не разрешаю», «не важно», «запрещено».

— И вообще — во многих знаниях много печали, — заявил Фейсал.

Они принялись вполголоса спорить, нужно ли рисковать, затевая собственное расследование, и если затевать, то как его вести, чтобы не попасться, я мои мысли уплыли в сторону. Вспомнилась Мила, как мы с ней могли часами болтать о всякой ерунде, о фильмах, книгах, о планах на будущее… боль в сердце оказалась такой острой, словно туда воткнули нож.

— Отпусти ее, — я вздрогнул, когда моего предплечья коснулась мягкая ладонь. — Отпусти.

Пестрый Сыч глядел на меня, склонив голову к плечу, и его глаза светились добротой.

— Что? — спросил я.

— Ту, кого ты носишь с собой, — проговорил он. — Отпусти, или она уничтожит тебя. Сожрет, да и все.

Этот парень временами казался безумнее мартовского кота, но взгляд у него был острый, и читать в чужих душах он умел.

— Постараюсь, — я кивнул, и Сыч ободряюще похлопал меня по плечу.

Тут явился Эрик, и серьезный разговор пришлось закончить.

— Ну чего? Как? — понеслось с разных сторон.

Финн шмыгнул носом, выдержал драматическую паузу и витиевато выругался, помянув Господа и различные его интимные органы, с которыми надлежало поступить очень затейливым образом.

— Садишься, шлем на голову, — пояснил он, облегчив душу. — Ну и начинает глючить. Прямо полностью, то есть и грудь тискаешь, и за жопу хватаешь, и она тебя лижет везде, где надо… и видишь ее, и лицо симпотное, вот только не пахнет ничем, и это так страшно, что когда кончаешь, то орешь больше от страха, чем от удовольствия. «Дрочильня» она и есть. Нахрен, лучше чего другое придумать… а вы тут чего?

Беседа о пользе знаний возобновилась, и в конце концов Ингвар гордо заявил, что будет выведывать сам, в одиночку, и попросил остальных делиться информацией, если кто вдруг что узнает. На это все согласились, и очень вовремя, поскольку снаружи донесся вой сирены, обозначавшей отбой.

Спал я ночью плохо, мне являлась Мила в разных обликах и ситуациях, и боль в сердце кусала точно ядовитая змея.

Прошло шесть лет, как она выкинула меня из своей жизни, но ничего не забылось, не сгладилось.

* * *

— Эх, надо было черные очки купить, — пробормотал Вася, когда мы начали грузить рюкзаки в наш пикап, тот, на котором мы уже катались. — От ветра, песка и пыли, и вообще.

Ну что же, будет повод еще раз заглянуть в магазин.

Эрик устроился за рулем, Цзянь отдал команду, и наша колонна выбралась из гаража. Первое солнце уже поднялось, но жарило еще не очень сильно, и пустыня разлеглась во всем утреннем великолепии — дюны, похожие на горные хребты в миниатюре, резкие тени, дрожь на горизонте.

На этот раз я сидел к ограде лицом, и полигон оставался у меня за спиной.

А еще на каждую из машин, на турель установили по ПКМ, и к нашему предсказуемо назначили Васю. Простым стрелкам выдали патронов в два раза больше нормы, разве что гранатометов пожалели.

На первом круге я сидел на иголках, да и остальные вздрагивали при каждом шорохе. Все помнили, что происходило в прошлый раз… но песок оставался спокойным, кубы, башни и дредноуты величаво поднимались к белесому небу, и только проносились мимо столбы с камерами. С вышек, где стояли часовые, нам махали, и мы в ответ поднимали руки. Знали, что завтра наша очередь торчать на периметре, таращиться вдаль, ожидая, когда из-за горизонта, а может быть из-под земли явятся загадочные дрищи.

Но мы объехали полигон и вернулись к части, затратив на это примерно сорок минут. Все расслабились, Эрик принялся насвистывать, Сыч запел — без слов, но красиво и переливчато.

Не знаю, какой голос у птицы, давшей ему имя.

После второго круга, когда снова ничего не случилось, меня потянуло спать. Главнейший враг солдата — скука, и она убила не меньше людей, чем бомбы со снарядами, ведь от нее тупится внимание, умирает осторожность и уходят подремать верные инстинкты.

Так что грохот в небесах прозвучал очень вовремя, чтобы все мы встрепенулись.

— Что там? — с опаской поинтересовался Фейсал, прикладывая ладонь ко лбу.

Солнце мешало видеть, но искорки в зените мы все же рассмотрели — разбросанные по небу блестки, они померцали чуть, и погасли, а затем купол пересекли параллельные инверсионные следы, будто кто-то махнул сразу несколькими кистями. Что-то творилось там, то ли в стратосфере, то ли дальше, в космических окрестностях планеты, которой мы даже не звали названия… и командиры не спешили объяснять, кто там развлекается звездными войнами.

В бронике, каске и разгрузке было очень жарко, пить хотелось постоянно, но воду мы экономили. Знали, что возможность полнить запасы будет только через три часа, посредине дежурства, во время краткой остановки.

На третьем круге горизонт на севере неожиданно потемнел, небо из блекло-голубого стало желтоватым.

— В наших краях это означает пыльную бурю, — пробормотал Фейсал.

Ветер усилился, он сек лица мелкими песчинками, ровная поверхность зыбучих песков словно дымилась.

— Накидки приготовить! — донесся с командирской машины крик Цзяня.

Я успел расстегнуть рюкзак, и тут шквал прыгнул на нас из-за горизонта как оголодавший тигр. Пикап качнуло, я неудачно вдохнул и глотнул полный рот песку, услышал приглушенные ругательства Васи, но их тут же унесло ветром, порвало в клочья.

Заранее проинструктированный Эрик заглушил мотор, и мы посыпались с пикапа, чтобы укрыться за корпусом.

Тяжелая накидка легла на плечи, каска спряталась в высокий капюшон, так что осталась лишь узкая щель напротив лица. Если прижать к себе руки с автоматом, то полы сойдутся сами, и ты окажешься внутри небольшого шатра из плотного войлока, а буря останется снаружи.

А если это нападение? Как тогда ночью?

Мысль мне не понравилась, и я отогнал ее, успокоил себя тем, что комотделения в состоянии отличить атаку от обычного шквала. Поэтому я сплюнул, освобождая рот от песка, и привалился спиной к ребристому колесу, позволил накидке сойтись совсем, превратиться в полноценный кокон.

Разбудила меня тишина.

— Вставай!