Какая искренняя девушка. Тема для нее нелегкая. Но ей хочется поговорить.

— Полиция?

— Нет. Один парень.

— Он вас любил? — осторожно спрашиваю я.

Она дергает головой — не то кивает, не то мотает.

— Хотел на мне жениться. Потом хотел меня убить. Ему чуть не удалось и то и другое. Так что я как только тебя увидела, сразу все поняла.

У меня появляется ощущение, что она чувствует ко мне что-то очень сильное и очень глубокое, но я снова не понимаю, что именно. Симпатию? Гораздо глубже. Сочувствие? Нет, что-то мрачное. Страх?

— Вы именно поэтому и пошли работать проводницей? — спрашиваю. — Чтобы от него сбежать?

Она поворачивается и смотрит на меня. Влажные карие глаза, прямо как блюдца. Рыжие волосы поблескивают в закатном свете, словно вскрытая золотая жила.

— Обними меня, — шепчет Джинни.

Я приобнимаю ее — и отталкиваю.

— Вы случайно не горм? — спрашиваю я.

Вид у нее рассерженный и обиженный.

— Что ты несешь?!

Таких хороших актрис не бывает. Я смеюсь и нежно ее обнимаю.

— Прости, — говорю.

Прижимать Джинни к себе очень приятно. Она девушка крупная. Есть что потрогать, да и она крепко обнимает меня в ответ. Волосы щекочут мне шею. Мы оба недавно плакали, поэтому щеки у нас прохладные и немного влажные.

Это не то чтобы любовные объятия. И не то чтобы дружеские. Где-то посередке. Занятное местечко.

— Кто за тобой гонится? — спрашивает она.

— Ты не поверишь.

— Честное слово, поверю!

— Я жил себе в маленьком городке, никого не трогал…

— Ага, — вздыхает она.

— И тут пришли какие-то люди и убили моего отца.

Она ахает:

— Боже мой!

— Он велел мне бежать. С тех пор меня преследуют какие-то странные существа. Они похожи на гигантских нетопырей. Потом еще одна девица пригласила меня к себе, а оказалось, что она горм. Мы с этим псом сбежали из ее дома, только это не просто пес. Мы с ним общаемся телепатически. А самое странное, что я совершенно не понимаю, почему он мне помогает, но по всему получается, что я будто бы самая важная фигура в какой-то широкомасштабной тайной войне.

Джинни дрожит. Я крепче прижимаю ее к себе. Ей страшно? Неужели я ее так напугал своим рассказом? Нет, она хихикает. Старается сдержаться, но вся так и трясется от хохота.

— Ладно тебе, умник, — выдыхает она наконец. — Не надо рассказывать мне, кто за тобой гонится. Это не мое дело.

Что ж, она мне не верит, и я ее понимаю. Но я решил воспользоваться такой переменой в ее настроении.

— Джинни, а зачем ты приходила ко мне в купе?

Она перестает смеяться.

— Не важно. Все уладилось. Я со всем разобралась.

— Джинни, расскажи, пожалуйста. Мне нужно это знать.

Джинни молчит. Потом говорит:

— Про тебя спрашивали.

— Что спрашивали?

Джинни чувствует, как я напрягся.

— Кто спрашивал? — напираю я.

Она отстраняется. Изучает мое лицо. Видит, что я этого так не оставлю.

— Звонили из нью-йоркской службы безопасности. Говорили с нашим старшим проводником. Хотели знать, нет ли в поезде слепого пассажира. И собаки-поводыря. Старший проводник расспросил нас всех, у кого кто в вагоне едет. Я тебя прикрыла.

— Зачем?

Она кивает.

— Я же тебе говорила — за мной тоже гонялись. Я поняла, что на самом деле ты не слепой, поэтому вроде как и не соврала. Наверняка обзвонили все поезда, которые отошли от Пенсильванского вокзала. Я слышала, как наш проводник говорил, что все проверил и в поезде слепых нет. А ведь так и есть, правда?

— Правда. Спасибо тебе, Джинни. Я у тебя в долгу.

Джинни поднимается. Отворачивается от меня. В горле у нее булькает. Как бы то ни было, а ее что-то мучает.

— Ничего ты мне не должен, — тихо говорит она.

— Должен. Может, ты мне жизнь спасла. И при этом меня совсем не знала. Просто потому, что ты хороший человек.

Она отворачивается к окну и делает вид, будто смотрится в него, как в зеркало, чтобы поправить форму.

— Ладно, мне надо работать.

Странно. Я думал, я ей понравился. Она меня спасла. А теперь даже смотреть на меня не хочет.

И тут я все понимаю. Нет же, дурак, она не может на тебя смотреть. Это не злость. И не сочувствие. Это вина! Она действительно хороший человек, и сейчас ей очень плохо, потому что она тебя предала.

Джинни направляется к двери.

— Ну, я пошла в вагон.

Я хватаю ее. Вталкиваю обратно в кладовую.

Джинни пытается завизжать.

Я зажимаю ей рот ладонью.

— Ты им сказала, что я в поезде. А потом тебе стало стыдно, что ты меня сдала. Поэтому ты и пришла — выяснить, что у меня за неприятности.

Убираю руку. Джинни отчаянно пытается отовраться:

— Нет, я бы ни за что…

— А может, и не так. Может, ты пришла присмотреть за мной. Это входило в условия сделки? Глаз не спускать с добычи? Говори правду. Сколько тебе пообещали?

— Они не… Я не… Мы ничего… — Джинни пытается отрицать сразу все и запутывается. Тогда она пытается поставить мне подножку, но я оказываюсь проворнее. Она затевает впечатляющий вопль, но я перекрываю ей воздух.

Я гляжу ей в глаза. Она перепугана. Думает, я ее задушу. Душить ее я не собираюсь, но ей полезно так думать.

— Сколько? Последний раз предупреждаю.

Она пытается отдышаться.

— Три тысячи долларов. Больше, чем мой месячный заработок. Я решила, что ты, наверное, действительно сделал что-то ужасное. Извини. Ты мне нравишься. Просто мне нужны деньги…

— Где они собирались сесть в поезд и схватить нас?

— В Филадельфии.

— Сколько дотуда?

— Меньше двадцати минут.

— Где можно будет выйти?

— Нигде.

— Должен быть какой-то способ…

Гляжу в испуганные карие глаза Джинни.

— Нет, до Филли остановок не будет, — говорит она. — Мы идем со скоростью шестьдесят миль в час. Со скорого поезда не спрыгнешь.

Отпускаю ее. Беру себя в руки.

— Ничего, что-нибудь придумаю, — обещаю я. — А вместе со мной можешь распрощаться со своей наградой. Ищи себе другой легкий заработок. Да, и еще, Джинни. На твоем месте я бы унес ноги, как только поезд придет в Филадельфию. Люди, которые ищут меня, не склонны прощать. Когда они поймут, что меня нет, то найдут тебя, чтобы выяснить, кто меня предупредил. У них есть такая штука, которая называется «свежевание нервов», — говорят, очень неприятно. Счастливо тебе побегать, — впрочем, тебе не впервой.