Уже потом я поняла, что прилично устроить неординарную молодую женщину в Германии – при всех талантах Флетчера – было делом весьма непростым. Будучи человеком жесткой воли, он не сдался, не отступил перед трудностями, и это заслуживало уважения. Но дело было не в этом. Генрих наслаждался своим положением короля: у него имелась семья (фактически и формально), он никого не бросал и не предавал (то, что он десятилетиями изменял жене, не считалось), у него была любящая и очаровательная любовница, надежное место государственного служащего (правая рука декана в университете), прекрасные доходы и потрясающее положение в обществе. Будучи масоном немецкой ложи еще со студенческих лет, он стал впоследствии также масоном английской ложи и безумно гордился этим!

Вдоль и поперек мелким бисером исписанный ежедневник Генриха поражал именами известных по всей Германии адвокатов, врачей, судей и прочих сливок общества. И Флетчер наслаждался плодами своих связей, а также собственного острого ума, красноречия, иронии и элегантности. Положение масона обязывало проводить много выступлений, бесед, докладов и презентаций на разные значимые и малозначимые, но неизменно философские темы. Для этой роли он был просто рожден. Рожден, чтобы блистать во всей красе светского льва – самолюбивого, амбициозного и всегда соблюдающего протокол.

Иногда он навещал меня перед заседанием ложи, куда входили лишь мужи (без своих жен), чтобы покрасоваться перед ней в форме масона: элегантном классическом черном костюме (в особых случаях – фраке), неизменно белой рубашке и таком же белом галстуке. И, прищелкнув каблуками черных элегантных туфель, отправлялся на очередное заседание. Право, ради этого стоило жить!..

Мы подъезжали к Падерборну, когда я немного успокоилась, и Флетчер сообщил, что у него есть очень интересная идея. При всем своем умении просчитывать ситуацию, он не знал, как я отреагирую на его идею, поэтому изложил ее с особой осторожностью – не за столиком в кафе или на террасе любимого ресторанчика, где мы частенько сидели, если погода располагала, и не в компании знакомых, нет. Генрих предпочел сказать об этом как бы между прочим, как будто мысль пришла ему в голову на ходу.

Когда мы подъехали к парковочной площадке в центре города и вышли из машины, Флетчер обронил, что мой контракт в университете истекает к концу года и пребывание в стране продлить больше невозможно. Правила есть правила, тут ничего не попишешь. Однако он кое-что придумал. Идея вполне реальна, и мне надо над ней как следует поразмыслить.

Он начал издалека, что вот, мол, работу в университете ей получить не удастся. Многие интересные проекты в целях экономии бюджета сокращаются – чудес тут ждать просто не приходится. Но я уже давненько разведена и вполне свободна, поэтому могу искать себе нового партнера. Это, на взгляд Флетчера, единственный для меня шанс жить в Германии законно и достойно.

Я, понимая, куда клонит Генрих, спросила:

– Как искать? Я не мыслю себе партнера без привязанности, без чувств. Как ты себе это представляешь? Искать… Это же не книги на полке выбирать…

– Я думал над этим, – ответил, не раздумывая Флетчер. – Мы дадим объявление в газету. И одновременно будем смотреть похожие объявления со стороны потенциальных кавалеров и отвечать на их запросы или пожелания.

Помолчав, я, не без горечи, сказала:

– Очень сомневаюсь, что найду достойного и любящего партнера вот так просто, по объявлению. Это не мой путь. Тем более ты знаешь… я не совсем свободна… если у меня все еще есть к тебе чувства…

– Я не хочу быть эгоистом, Анна… Если бы я был таковым, то не делал бы тебе подобных предложений и своей помощи в поиске не предлагал. Но мне хочется, чтобы ты жила достойной жизнью. А я дать ее тебе не могу. Ты уже знаешь это.

Я расплакалась.

– Но почему я должна под твоим давлением делать то, к чему моя душа не лежит?

Похоже, Флетчера мои слезы не трогали, реагировал он без эмоций:

– Ты не дочь Рокфеллера, и у тебя нет огромных сбережений. Просто глупо, находясь здесь, не использовать шанс устроить свою жизнь. Подумай, конечно… Если ты будешь против моей идеи, то скажу тебе только одно: езжай в свою Россию, но я больше никогда и ничем помогать тебе не буду! Это мое последнее слово, – четко и жестко произнес Флетчер, как будто читал заранее выученный монолог.

Решительность Генриха даже как-то успокоила меня. Этот человек всегда знал, чего хотел, и его сильную волю было не преодолеть. Да перед ним и горы расступались, не только славянский женский характер!

И, сжав до боли пальцы в кулак, я невольно переняла деловой тон разговора. Я сказала, что, хотя и не верю, будто найду свою любовь по объявлению, все же готова попробовать – чтобы потом не было упреков в мой адрес, что я-де упустила свой шанс и не использовала возможность… Такой ответ удовлетворил Генриха, потому что соответствовал его плану.

На следующий день, подготовив текст к публикации, мы направились в редакцию местной окружной газеты. Флетчер с самодовольным видом, улыбаясь поочередно то мне, то даме за стойкой, диктовал во всеуслышание объявление по поиску партнера. Раньше меня это возмутило бы или, наоборот, развеселило, но теперь, от переживаний последних дней, я как будто потеряла чувствительность. Словно на суде звучали сухие вопросы референта:

– Сколько вам лет? Какого возраста должен быть партнер? А какого роста и телосложения? Или это не писать?.. А тут правильная фраза? – И фрау за стойкой тыкала пальцем в текст Генриха.

Я как будто наблюдала за собой со стороны. И понимала, что больше всего мне, тридцатишестилетней женщине, сейчас хочется провалиться сквозь землю…

Ситуация выглядела так, как будто я, как школьница, пришла – нет, не с другом, а с учителем – подавать какое-то объявление. И учитель этот просто балдел от очередной возможности покрасоваться публично. И вовсе не само объявление, а его презентация интересовали этого «педагога», похожего на павлина, самовлюбленно распустившего яркий, блестящий хвост.

Генрих в очередной раз был бестактным и циничным, снова проявлял свой стиль – националистский, бескомпромиссный. Я знала, что он получает огромное удовольствие от любого выступления, даже такого, как сегодня, – в обыкновенной редакции региональной газеты и при наличии публики в лице одной маленькой женщины за стойкой.

На объявление, составленное Флетчером, клюнули ловцы счастья. На мой адрес пришло несметное количество писем. Генрих же, четко придерживаясь своего плана, приносил газеты с объявлениями, выходящие по средам и субботам, и штудировал вместе со мной все тексты, ища подходящую добычу.

Приходя после работы в студенческую коммуналку, Генрих усаживался возле стола на общей кухне и, предусмотрительно расположив между ног мусорное ведро, начинал разбирать редакционную почту. Громко, щедро и смачно он делал всем авторам писем, потенциальным женихам, критические замечания, сознательно отбирая из своего богатого лексикона ехидные, в тонкой шоколадной оболочке цинизма, словечки. Если бы хоть один из немцев, написавших мне, услышал или увидел Генриха, устраивающего мировой суд, и будущую невесту, державшуюся от смеха за живот, он бы ни за какие баранки не пришел ко мне на встречу. Никогда! Потому что такую желчную критику не смог бы вынести ни один европейский мужчина.