Зная обязательность и деловитость Флетчера, я могла целиком положиться на его дальнейший план. Самое страшное было позади: я была на свободе, вне зависимости от страшных преступников, которые не видели ничего человеческого в других, не считались ни со здоровьем, ни с проблемами девушек. В каждой из нас они видели только деньги. И ради этого были способны на все!

Я вспомнила Евгению, неизменно повторявшую, что, мол, девушки, должны быть ей благодарны. Ведь у нее не работа, а просто рай: и на Западе находишься, и хорошие деньги получаешь. «Находишься на Западе, но этот Запад и близко не видишь», – подумала тогда я.

А насчет рая… Ведь многих молодых и наивных представительниц прекрасного пола сутенеры силой сажали на иглу, привязывали к себе, как скот, как послушных и слабых зверей. И тогда-то прекрасная, нетронутая душа, наивная и ничего не подозревающая девушка, бежавшая от отчаяния и бедной российской жизни на заработки, превращалась в слабое, зависимое от наркотиков, алкоголя и мерзкого обращения сутенеров существо. Многие, падая все ниже и не находя в себе сил сопротивляться, превращались в абсолютно больных, горьких пьяниц, ничего, кроме этого гнусного окружения не видящих, злых баб. Любой мужик для них теперь был кошельком или скрягой, а обида на жизнь росла как снежный ком. В Россию же летели письма и посылались деньги с «благополучного золотого Запада», о реальности которого ни дети, ни родители не знали ничего… Двойная жизнь становилась для таких секс-работниц нормой. А жизнь на золотом Западе была лишь иллюзией, мифом, который они когда-то создали в своем воображении.

После кофе и разговора у Тоннесена мы с Генрихом направились в магазин: нужно было купить подходящих размеров дорожную сумку и еще кое-какие мелочи. Вернувшись назад, энергичный Флетчер помог перепаковать вещи, и, попрощавшись с добрым Тоннесеном, мы поехали в близлежащий Минден – вначале в гостиницу, чтобы оставить вещи в номере, затем Генрих собирался в полицию. Согласно его плану, мне необходимо было обеспечить законное положение туриста в Германии, потерявшего документы. Рассказывать о бесправном положении работающих здесь восточноевропейских девушек Флетчер не собирался. Это могло его самого завлечь в криминальный лабиринт, а также повредить мне и задержать отъезд в Россию. В планы великого организатора входила простая, реальная схема действий, которой любой немецкий полицейский мог бы поверить и дать зеленый свет для выезда туриста из страны.

В машине Генриха не было навигатора – даже в незнакомом месте он всегда ориентировался четко и уверенно, так же, как и в разговоре с незнакомыми людьми. Все его замыслы и планы были равносильны успеху, который для Флетчера был очень важен.

Мы подъехали к полиции Миндена. По заученной схеме, вежливо и уверенно, в такт разговору с улыбкой поглядывая на меня, имевшую вид растерянный и усталый (что в данном случае тоже вписывалось в его сценарий), Генрих выдал свою версию полицейскому. То, что он говорил, выглядело вполне реально и могло произойти в любой стране с любым туристом. Служащий занес данные в компьютер и, не найдя поводов для отказа, выдал необходимую справку для посольства и полицейского контроля в аэропорту.

Я чувствовала себя просто до смерти уставшей. Но присутствие Генриха, его будто из вечного источника бьющая энергия и оптимизм в искрящихся глазах поддерживали морально. Я чувствовала и знала: организаторские способности этого человека уникальны, ему можно доверять на все сто!

Главное было сделано, опасности были позади. Флетчер вкратце описал программу на следующие дни. Видя мою бледность, он предложил ей отдохнуть и выспаться в гостинице. Немного растерянная после отъезда Генриха, но счастливая от долгожданной свободы, я зашла поужинать в один из маленьких ресторанов, а вечером наслаждалась покоем и тишиной в номере своей гостиницы.

Раздеваясь перед сном, я заметила, что ужасно выгляжу и что одной ночи спокойного сна мне недостаточно, чтобы отдохнуть от пережитого. В то же время для меня было очевидно: я влюблена в Генриха. Это делало меня одновременно счастливой и грустной. Что я знала об этом человеке? О его личной, семейной жизни? Наверняка он не был свободен…

Но думать о дальнейших планах я не хотела. Достаточно и того, что мне повезло. В этой незнакомой стране за время своей подневольной жизни я встретила добрых и порядочных людей, которые мне помогли в самом главном. И встреча с Генрихом – я была абсолютно уверена – не случайна. Уже это было переменой к лучшему. Все остальное я предоставляла Богу, судьбе и своей вере в доброе!

Флетчер позвонил на следующий день утром и поинтересовался, все ли у меня в порядке, добавив, что заедет за мной через пару часов и что все необходимое он уже организовал. За это время он нашел для меня меблированную комнату и договорился о возможности заключить контракт на работу в местном университете.

Да, мне просто глобально повезло с этим человеком. Кто бы еще так, как Генрих, мог обо мне заботиться?

До Падерборна мы доехали за два с половиной часа. Этот небольшой восточно-вестфальский городок, число жителей которого не превышало трехсот шестидесяти тысяч, с давних времен был известен как католический центр, где церквей и соборов намного больше, чем музеев и библиотек. Здесь же находился один из самых молодых (по сравнению с именитыми университетами Хайдельберга, Геттингена и Лейпцига) университетов страны. Построенный современными архитекторами, внешне университет Падерборна походил на своих собратьев в Билефельде или Ганновере, заложенных в период экономического расцвета Германии середины семидесятых годов прошлого столетия.

Подъехав к одному из небольших домов, Генрих помог мне выгрузить вещи и заодно представил хозяину пансиона, вышедшему навстречу.

Дородный, среднего роста и возраста немец с бегающими глазками не без любопытства оглядел иностранную гостью.

Моя комната располагалась на последнем этаже пансиона. Потолок ее, повторяя очертания крыши, был с одной стороны скошенным, за счет чего комната казалась как бы обрезанной. Однако, хоть и небольшая, комната все же располагала всем необходимым для жизни. Предприимчивый Генрих уже успел закупить кое-что из вещей, разместил здесь даже двух-конфорную электрическую плиту.

На следующий день он представил мне свой план: посещение курсов немецкого при университете, оформление всяких формальностей в местной администрации города и возможность контракта на работу. «Поживем – увидим», – многозначительная улыбка Генриха заставляла надеяться только на успех.

Вечером мы поужинали в одном из ресторанчиков в пригороде Падерборна. Общались легко и весело, но, несмотря на это, у меня было странное чувство, что Генрих что-то умалчивает или недоговаривает. Он уже рассказывал Ане о себе и своей семейной жизни, когда навещал ее в баре и во время субботних прогулок. Согласно этим рассказам, первая жена Флетчера умерла, а вторая жила с ним раздельно. Всякий раз, когда он крепко и нежно брал Анину руку в свою, дистанция между ними сокращалась, и это давало надежду на то, что он действительно свободен. Однако женская интуиция подсказывала, что с Генрихом не так все просто. Конечно, теплилась надежда, что он все же «расколется» и когда-нибудь объяснится, но намекать на это было пока неуместно. Солидный, образованный, взрослый человек, он сам знал, как себя вести и что делать.