class="p1">Пётр стал рассказывать про Сталинградские довоенные скверы, высокие дома, о том, как после работы мужики собирались во дворах. Про рыбалку на Волге рассказал и о том, что её теперь такой не будет. Всё залито нефтью из сгоревшего хранилища. Он говорил о любви к Родине совсем не так, как это делают на праздничных митингах, а так, будто и есть у него с рождения, неосознанно. Он ни разу не произнёс слова «патриотизм», или «долг», эти понятия вытекали из его речи сами собой. Эта любовь к Родине, которая на подкорке у каждого, которую не выжечь из души нашей никакому по счёту рейху.

— Вот и наше место дислокации, — остановившись, объявил Пётр.

Подростки из группы оглядывались вокруг и не находили постройки, подходящей для проживания. Наконец, кто-то из них спросил:

— Где место?

Пётр по-отечески оглядел свою бригаду, осознавая то, что он, можно сказать, бывалый фронтовик, а эти пацаны, кроме деревни и полевых работ, не видели ничего.

— Вон там вход в подвал брезентом занавешенный.

— В той норе жить будем? Поместимся?

— Поместимся. Сейчас спустимся, и увидишь.

Пётр по-хозяйски, как бригадир, пошёл первым.

— Аккуратней, здесь в начале ступеньки разрушены, дальше нормально.

Он спустился в темноту подвала, Василь пошёл за ним.

— Эй, бригадир, ты где?

Внизу послышалось шуршание, что-то упало со звоном, затем крепкое словцо. Наконец, вспыхнула спичка. Пётр зажёг лампу, сделанную из стреляной гильзы от «сорокопятки». Она тусклым коптящим красным пламенем осветила убежище, в котором предстояло жить.

Осмотревшись, Василь убедился в том, что места действительно хватит всем. Стоят две, пока ещё холодные, железные печки, дымоходы которых уходят куда-то в стену. Вдоль стен на досках лежат старые ватные матрацы и одежда, видимо, принесённые сюда из ближайших разрушенных домов.

— Здесь солдаты ночевали во время обороны, — объяснил Пётр, — теперь мы будем. Сейчас бросаем свои баулы и выходим на сбор дров для печей, только очень аккуратно. Сапёры вроде пробежались в этих краях, но всё равно, если увидите боеприпас, то лучше не трогайте. Обозначьте его меткой. Я побегу на кухню, надо вас на довольствие поставить, может, успеем на ужин. Если нет, то только завтра утром поедим.

Бригадир вышел. Остальные стали обустраивать себе места для сна. Расположившись, вышли за дровами. Холодная печь не согреет, а перед сном нужно прогреть помещение, где им теперь жить как минимум два месяца.

На следующий день вышли на первые работы. Предстояло расчищать те места, где раньше была дорога. Участок размечен деревянными колышками, конца которым не было видно, они уходили вдаль, за поворот. Работа нехитрая: взял и отнёс в сторону, снова взял и отнёс. Только это были деревянные раздробленные балки, куски стен, состоящие из нескольких кирпичей, скреплённых цементом, разбитая мебель. Мартовские морозы добавляли тяжести, но первым весомым потрясением для Василя было другое: он, ухватив очередной булыжник, кряхтя, пытался его поднять. Под ним он увидел голову человека с раздавленным когда-то этим самым камнем лицом. Всё тело тряхнуло будто током, он отскочил в сторону, не заметив в руках тяжёлой ноши.

— Тут человек мёртвый! — завопил Василь.

К нему тут же сбежалась вся бригада. Они столпились вокруг, сняв шапки, нерешительно заглядывали друг другу через плечо и старались разглядеть изуродованное тело. Подошёл и Пётр.

— Вот это ещё одна причина, почему надо торопиться. Через месяц всё начнёт таять, и трупы, пока ещё замёрзшие, тоже. Их тогда будет намного сложней убирать, разлагаться начнут. Болезни могут начаться. Сейчас, пока мертвяки окоченевшие, с ними легче. Давайте, откидывайте мусор, кое-что покажу.

Пока пацаны разгребали кирпичи, Пётр принёс длинный железный крюк и приступил к обучению.

— Всех жмуров стаскиваем в одну кучу, потом придёт машина и заберёт. Зацеплять за одежду не стоит, порвётся. Нужно вот так. Сразу говорю, что ему уже не больно и другого способа нет. Он тебе ещё спасибо на том свете скажет за то, что ты его до братской могилы дотащил, а не бросил в куче мусора.

— С этими словами он зацепил погибшего крюком за подбородок и резко дёрнул на себя, крюк с хрустом вошёл под нижнюю челюсть. Несколько человек отбежали в сторону, их тошнило.

— За кость надо, теперь отрываем от земли, потому как он примёрз. Вот так. Чуть влево, чуть вправо и потащили.

Пётр отволок труп на расчищенное место.

— Вот здесь сегодня будем складировать.

Всё изначально казалось ужасным, чем-то невообразимым. Не должны быть везде разбросаны разорванные, раздавленные, изувеченные тела людей вперемешку со строительным мусором. Не нормально это, но уже к полудню парни стали спокойней относиться ко всему. Теперь уже на то, что трупы разрываются во время волочения и обнажаются мышцы и внутренности, никто не обращал внимания и не падал в обморок. К обгоревшим тоже привыкли, они сначала нагоняли жути на парней, а теперь «угольки» не пугали.

Василь уселся на деревянный ящик, снял шапку, вытер испарину на лице, тяжело вздохнул, подняв голову к небу, и прикрыл глаза.

— Эй, деревня! — крикнул ему Пётр, — Не сачкуй! Кирпичи сами по себе в стороны не разбегутся.

— На минуту остановиться нельзя что ли? Мы же не каторжные.

Бригадир подошёл к Василю.

— Можно и присесть, но ненадолго. Видишь, вон там, солдат с автоматом?

— Вижу, — ответил Василь, — сапёры, наверное.

— Нет, не сапёры. Там пленные работают, а это конвойный, он за ними и за нами приглядывает. Вечером доложит.

— Хрен с ним, пусть докладывает, — Василь вскочил и попытался залезть на полуразрушенную стену повыше. — Где немцы, говоришь?

— Там, левее, видишь, копошатся? Только к ним подходить не разрешают.

— А кирпичину кинуть можно?

— Ну, ты чего? Они же военнопленные.

— Конечно, — Василь с укором посмотрел на бригадира, — убивал, убивал, потом автомат бросил и лапки кверху. Всё, я пленный, в домике…

— Вроде того, — ответил Пётр, усмехнувшись.

— У меня братан с батей где-то на фронтах. Может быть, сейчас вот такая же падла в кого-то из них стреляет, а потом в плен сдастся, и ничего ему не будет?

— Зря ты так, им здесь тоже не сахар. Говорят, мрут как мухи.

— «Каждому по заслугам его воздастся». Так моя бабушка Поля говорит.

— Это точно. Только не все поголовно немцы сволочи и убийцы. Вон на «балканах» мельница стоит, так её немец построил и не побоялся в таком месте жить.

— В каком это таком? — переспросил Василь.

— Песенка есть:

Мы, балканские, отпеты,

Кандалы на нас надеты.

На балканах, на краю

Покончаю жизнь свою.

Лихой райончик, можно за дурное словцо и без ушей остаться. Но немец этот прижился, а мельницу