– Ты поставила меня в тупик, – пробормотал мой Андре после долгой паузы. – Теперь мне хочется спросить, а ты-то что чувствуешь ко мне? Тебе нравится жесткий секс, когда я беру тебя, ты смотришь на меня так, словно я твой наркотик, и этот восторг в твоих глазах – ненормальный, опьяняющий. Но когда ты согласилась стать моей женой, меня не оставляло ощущение, что ты сделала это, просто чтобы отвязаться от меня. Что ты не верила в это всерьез.

– Это правда, – грустно улыбнулась я. – Я думала, всё, что происходит в Париже, остается в Париже. Но вот мы сидим вдвоем в самолете, летящем в Москву. И ты – мой жених, а я твоя невеста, и это не шутки, об этом написано во всех газетах. Выходит, я люблю тебя.

– Ты говоришь так, словно это – плохая новость.

– Я не знаю, – честно призналась я. – Я не могу без тебя. Разве это звучит как главный приз? Я боюсь тебя потерять, боюсь, что ты меня оставишь, боюсь наскучить тебе, боюсь опозорить тебя, боюсь будущего, которое неизвестно и туманно. Боюсь твоей матери, которой я не нравлюсь, боюсь газетчиков. Боюсь задавать слишком много вопросов – о том, где мы будем жить, хочешь ли ты детей, как ты хочешь, чтобы мы жили, что мы будем есть на завтрак. Я боюсь даже попроситься в кабину пилота – а я хочу туда, я никогда не видела неба за тонким стеклом.

– Я люблю тебя, птица. Я так люблю тебя, что даже не знаю, можно ли так любить. Знаешь что, идем со мной. – Андре взял меня за руку, помог мне встать, забрал у меня плед и нежно набросил его мне на плечи. Он повел за собой туда, куда я хотела попасть с самого начала полета. Я не увидела, как мы покидали Париж, зато я как зачарованная наблюдала за тем, как на меня надвигаются темно-зеленые леса, пустые, желто-коричневые заплатки полей, разномастные, выстроенные вокруг дорог деревни. Солнца не было, и мир поменял цвета на несколько тонов глубже. Никакого ярко-голубого, только тяжелое сине-стальное небо с проблесками янтаря. Еловые леса стояли насмерть, в очередной раз презрительно игнорируя осень. Мы подлетали к Москве.

* * *

Конечно, это было глупо – запаковать всё в чемоданы и оставить их в самолете, но я так спешила, так хотела поскорее встать на землю, о которой столь долго мечтала, что побежала с самолета, как только к нему приставили телетрап. Мы быстрым шагом шли по длинным коридорам аэропорта Внуково. В здании было тепло, и мы не обращали внимания на недоуменные взгляды людей, ждущих паспортного контроля в пуховиках и куртках. Мне было вполне комфортно в моем кардигане, а Андре – в тонкой рубашке с закатанными рукавами. Я не замечала ничего вокруг, разговаривая по телефону с Шурочкой. Я сообщила ей, что мы благополучно приземлились и у нас всё хорошо, так что можем хоть сейчас отправиться прямо в больницу. Мы столкнулись с суровой реальностью только на выходе из здания аэропорта: замерзли, как черти, пока искали «Роллс-Ройс» отца Андре. Андре тоже успел забыть, что такое московская осень. По ощущениям для нас с ним это была настоящая парижская зима.

Казалось, промозглый ветер с дождем задувал со всех сторон. Даже не верилось, что можно пролететь всего три с небольшим часа и попасть в другую вселенную, где царят слякоть, дождь и нет ни одного улыбающегося лица. Люди тут тоже были на несколько тонов мрачнее. С моего лица улыбку сдуло за первые же три секунды. Здравствуй, дом, милый дом!

Чтобы окоченеть в нашей стильной, ни на что не годной в данных обстоятельствах одежде, нам потребовалось не больше пяти минут. Андре дрожал, чертыхался и набирал чей-то номер по телефону. Поначалу он обнимал меня, пытаясь согреть, а потом и вовсе решил зайти обратно в здание, чтобы прикупить что-нибудь теплое в сувенирной лавке. Это напомнило мне, как недавно я тем же способом пыталась раздобыть хоть какую-то одежду для себя. И вдруг нас окликнули.

– Господи, да вы с ума сошли! Андрей, я не понимаю, ты что, папуас, приезжать сюда полуголым? Еще бы в набедренной повязке прилетел, ей-богу! – услышала я и одновременно увидела, как из длинного матового корпуса автомобиля выскакивает высокий, хорошо сложенный мужчина – отец Андре. Ну конечно, кто еще будет называть моего жениха Андреем? Я уже слышала, как Габриэль звала своего сына Андрюшей, но это каждый раз звучало так непривычно. И тут я подумала – я ведь тоже могу звать его Андреем.

– Папа! – воскликнул он обрадованно и улыбнулся, а я с трудом подавила желание сбежать под каким-нибудь предлогом. Папа. Мало мне было его мамы. Как его зовут? Вольдемар. Владимир. Я не знаю его отчества. В Париже не приняты отчества, там их нет. Черт, я чуть было не сказала: у нас в Париже.

– Что папа?! – продолжил возмущаться мужчина. Я смотрела на него с интересом, причины которого были вполне понятны: передо мной стоял потенциальный свёкр. Говорят же, если хочешь понять, как будет выглядеть твоя жена в старости, посмотри на ее мать. Наверняка это работает и с отцами. Итак, он властный, уверенный в себе, с отличной осанкой человека, прошедшего военную службу. В его случае дипломатическую. Я вспомнила, что он познакомился с Габриэль, будучи дипломатом в Париже.

– Я думал, здесь есть подземная парковка. Честно, мы ждем тут уже полчаса! – возмутился Андрей, и его отец ответил ему скептической ухмылкой. Ни тени радости на лице. Сейчас я не могла себе представить его улыбающимся. Отец Андре выглядел так, словно только что вышел с важного правительственного совещания. На нем был дорогой деловой костюм из плотной шерсти, который идеально сидел на его прямых плечах, удачно подобранный и безупречно повязанный галстук. Высокий лоб, очки в стильной оправе. Я вдруг поняла, кого он мне напоминает – того отстраненного министра. Тот тоже ухоженный умный мужчина средних лет, облеченный властью, не беспокоящийся о деньгах, привыкший, чтобы ему подавали еду по часам, уверенный в том, что ему известно все на свете, а что неизвестно – то никому и не нужно. Он подошел к нам и вдруг взял меня прямо за руку без всякого предупреждения.

– Идемте, пока у вас обоих менингит не начался, – произнес он и буквально усадил меня в «Роллс-Ройс». Впрочем, я не возражала. В машине было тепло: работал кондиционер. Водитель – такой же неулыбчивый, но молодой мужчина с широкими плечами, на которых трещал пиджак, – посмотрел на меня обеспокоенно.

– Чёрт, мы просто не подумали, какая тут холодрыга. Я даже забыл, что такое бывает.

– Забыл, значит? А мне кажется, ты вообще о нас не вспоминал. Да я с Марко чаще разговариваю, чем с тобой! – возмущенно бросил отец Андре и повернулся ко мне. – Ну а вы, милая мадемуазель, прогнозов не смотрите?

– Он мне запрещает, – ляпнула я от испуга и кивнула на Андре. Владимир расхохотался в голос, и какое-то время я не знала, как реагировать. Он продолжал хохотать. Затем он так же резко остановился и бросил Андре, что тот был прав.

– В чем же я был прав? Тебя, папа, послушать, так я пожизненно ошибаюсь.

– Она действительно штучка.

– Ты говорил своему отцу, что я штучка? – вытаращилась я на Андре. Тот ничего не ответил, а Владимир набросил мне на плечи свой дорогой пиджак.

– Мы отвезем вас ко мне. Я распоряжусь, чтобы вам принесли одежду по погоде, а вечером мы поужинаем. Как вам такой план? Я хотел встретить вас лично, чтобы все было… по-людски. И теперь вижу, что не зря. Так и вижу, как вы стояли бы там полуголые, пока не замерзли бы насмерть.