Дверей на первом уровне нет, кроме спален, и отгородиться от нее невозможно. Мама объясняет свое участие во всём тем, что ей скучно, а мы для нее работаем развлечением. Ну, по крайней мере, откровенно.

Сегодня после прибытия из рехаба мама отходит от полученных травм и ведет себя тихо. Она похудела на семь килограмм за время пребывания в рехабе. Физиотерапевт и медсестра созваниваются со мной, и мы назначаем их визиты.

Выглядит мама плохо. Она очень бледная, у нее всё время кружится голова. Ходит она заметно хуже, чем раньше.

Девочки на три с половиной часа занимают кухню, после чего всё было обмазано красно-кровавыми малиновыми разводами и стало липким.

Результат их усилий — малиновый пирожок в алюминиевой формочке. Подойдя к вопросу креативно, помимо кулинарной задачи, они решили увековечить мистическое существо, которое придумали. Его зовут Снип, это комбинация овечки «sheep» и змеи «snake». Снип был вылеплен из теста и выпечен отдельно, прилагался как аппликация сверху на пирог. Есть его им стало жалко, и после недолгой дискуссии девочки завернули его в фольгу и решили заморозить до конца карантина. Мама Бьянки заехала за ней, и веселье подходит к концу. Если бы мы знали, что это был последний раз, когда Бьянка приходила к нам домой…

Так как я работаю Вермонте, наш офис еще не закрыли. Штат поменьше Массачусетса и на периферии. Но это ожидается. В понедельник объявляют, что надо закрываться. Я приняла пациентов, которых нельзя было отменить или перенести, и во вторник рабочий механизм всё-таки останавливается. Мы расходимся по домам и собираемся прислушиваться к новостям.

Карантин незваным гостем заходит в нашу жизнь. В новостях рассказывают об ужасах шествия ковида по миру, по стране и по нашему штату. Царствуют армагеддонские смятение и ужас. Благоразумные родители закрывают двери своих домов, и общение моих детей резко обрывается. Лору кошмарит страх одиночества, который уже становится реальностью, так как родственники не считаются материалом для общения. Ее пожирает неуверенность в себе. И от нового лекарства пока толку нет.

У Васика — противоположные проблемы. Он боится ковида и людей, но набрасывается на мальчиков на улице с безумством голодного. Он свое общение возьмет, не будет, как Лора, его оплакивать. А на улице только и остались, что его такие же неуправляемые друзья. Таблеток он больше не пьет, конец школе и таблеткам. Они его держат как бы под стеклянным куполом, стесняют. Вася соглашался на таблетки только как на компромисс для школы, чтобы ее не разнести. А теперь даже если с таблетками бегать по дому за ним — не выпьет, убежит.

В нашем кукольно-живописном городке есть и трущобы. На единственной улице, где живут самые бедные люди городка, Вася и ищет себе друзей. Ему нужна взаимная безалаберность.

Эти несколько первых дней проходят для обоих детей в эйфории. Они так откровенно ненавидят школу и всё, что с ней связано, что с садистским удовольствием наблюдают, как школа дергается в конвульсиях и не может произвести никаких членораздельных указаний.

С больницами — та же история. Везде переполнено больными ковидом, и отвечать на запросы об амбулаторных процедурах некому и некогда. Вопрос о диагнозе завис.

На удивление, приходящие на дом медработники на высоте. К маме приходила физиотерапевт, несмотря на все ужасы, в маске и перчатках и всё равно делала свою работу. Но моя мама — неблагодарный пациент. Она раздражается и устает от требований, упражнения делает наперекосяк. Эти приходящие медсестры немного разряжают обстановку. Причиной всех несчастий мама считает меня, и мне об этом целыми днями выносит мозг. В ее угасающем теле пылает рвение к действиям, как у Наполеона. Люди ее развлекают и отвлекают от грустных мыслей, которым она тоже, похоже, не находит места.

Я обсуждаю наш диагноз с физиотерапевтом, и она знает примеры, когда люди практически восстали из мертвых после лечения гидроцефалии. Эти примеры вдохновляют меня, но не маму. Ее упрямству нет предела. Она не хочет слышать и понимать, что очень быстро превращается в обездвиженное тело. В ее мыслях она живет в Лондоне и туда стремится всей душой, а я ей мешаю и выдумываю диагнозы. Кстати, то же думает обо мне и мой бывший муж. Я выдумываю диагнозы детям, так как я ненормальная, а они в порядке. Тут недолго потерять рассудок, если учесть, что с мамой я знакома всю жизнь, а с бывшим мужем — уже лет семнадцать.

Я провожу многие часы на телефоне с Масс Хелсом — медстраховкой, где необходимо изменить мамин статус. Проблемой становится ее место жительства, этот чертов Лондон. На банковских счетах должно быть минимальное количество фондов, а сейчас, наоборот, в ее отсутствие пенсия аккумулируется. Неприступные лондонские банки не позволяют никому, кроме владельца этих счетов, заходить на них. Я в отчаянии. Не представляю, что буду делать, когда она сляжет. Переделываю маме билет на июль. Надеюсь, что до этого закончатся все неприятности с ковидом и жизнь наладится. Или не закончатся. Или не наладится. Но принятое решение и сделанное действие разгружают кипящую голову.

Теперь и о себе можно попсиховать.

Общее настроение паники меня не миновало. Сказать, что мне нехорошо, — это ничего не сказать. Трепещу перед неизвестностью, бессильна что-либо изменить. Я становлюсь круглосуточный рабой своих домочадцев. Утром никто не встает, вечером никто не ложится. Едят все в разное время и разное. Одинаково только спорят и оставляют грязную посуду. Стирка, уборка, готовка, магазин. Маме нужно помогать менять подгузники, обслуживать, вести переговоры с врачами и службами, администрацией, страховкой, английскими банками. Это отнимает массу душевных сил и может легко трудоустроить пару человек.

Я очень тревожусь насчет своего бизнеса. Как платить ипотеку за дом? В мирное время я с напряжением иду в отпуск, знаю, сколько стоят отгулы на работе для меня как частного предпринимателя. Как остаться без дохода с таким количеством зависимых домочадцев? Не могу об этом думать. Надеюсь, что пандемия эта — краткосрочная, и решаю пока не думать в сторону бо́льших неприятностей.

Моя ассистентка на третий день после закрытия офиса сообщает, что упала и сломала бедро. Даже если бы мы могли сейчас выйти на работу, ей нужно по крайней мере шесть недель для того, чтобы зажить, и не факт, что заживет и будет хорошо ходить. Я оплачиваю медицинскую страховку для всех своих работников. Долго ли я смогу себе позволить такие расходы? Договариваюсь с банком насчет отсрочки месячной оплаты ипотеки, но собирающийся долг — тоже стресс. То же самое