— Я не так глупа, чтобы поверить, что все так просто. Вы сказали, что собираетесь ухаживать за мной и добиваться меня, но я еще раз повторяю: я не намерена выходить замуж.

— Хорошо, хорошо, о замужестве мы вспоминать не будем, — успокоил он ее. — Мне, как и вам, нужен по ночам спутник. Я к вашим услугам. Мы проведем эти ночи так, как вы захотите. Единственное, о чем я прошу, — пусть у вас не будет никаких других приключений без меня.

— Вы вполне уверены, что больше ничего от меня не хотите за то, что будете моим спутником и защитником в полуночных вылазках?

— Пока — ничего. Остальное в руках судьбы. Мы будем играть вместе, Виктория. В опасную игру. В такую игру, в какую вы никогда не играли.

Виктория смотрела на него, зачарованная скрытой в его глазах уверенностью, околдованная его невероятными обещаниями. Она понимала, что ей следует бежать без оглядки, но не могла освободиться от его чар.

Виктория все еще чувствовала его ладонь у своей груди, и внезапно ей мучительно захотелось узнать, что она почувствует, если длинные мужские пальцы передвинутся выше и сожмут сосок. Она задрожала.

И снова Лукас прочел ее мысли. Его руки медленно скользнули вверх, обхватив округлости ее груди. Сквозь мужской жилет и рубашку Виктория ощущала его требовательные горячие ладони; заглушив вскрик, она прижалась к Лукасу.

Прежде чем силы вернулись к ней и она начала сопротивляться, руки Лукаса вновь скользнули вниз и замерли на ее талии. Виктория попыталась поглубже вдохнуть вечерний воздух. Все ее тело ныло от тоски по новым, еще более запретным ласкам.

— Так что же, Виктория? Вы согласны? Вы согласны играть роль моей леди днем и быть моим спутником ночью? У нас будут еще такие вечера, как тот, что мы только что провели вдвоем?

— Мне казалось, вы не одобряете моих приключений.

— Признаться, вначале я был шокирован вашей отвагой и вашим упрямством, но с тех пор я успел прийти в себя и решил, что ночные вылазки вместе с вами покажутся мне куда более интересными, чем вечер в клубе или в компании молодых девиц на выданье, — заверил ее Лукас.

Виктория еще колебалась, но в глубине души она уже сделала последний шаг с отвесного утеса.

— Но пусть все останется нашей тайной, — предупредила она, — никто не должен узнать об этом. Если тете станет известно, чем я занимаюсь, она с ума сойдет от страха; и потом, я не хочу, чтобы ей пришлось пережить унижение из-за меня. Она всегда очень добра ко мне, и я обязана ей больше, чем когда-либо смогу отплатить.

— Я буду свято хранить вашу тайну. Вы можете положиться на мое слово, — заявил Лукас.

И она поверила ему. Виктории не нужно было никаких доказательств, ибо слово этого человека надежно. Он не станет сплетничать в клубе или в гостиной, он будет обращаться с ней с обычной любезностью на балах и званых вечерах.

— Ох, Лукас, я бы так хотела, чтобы ночные приключения у меня были именно с вами.

Его губы вновь коснулись ее губ.

— Скажи да, Виктория. Скажи, что ты принимаешь мое предложение.

— Я должна подумать. Это слишком серьезный вопрос. Мне понадобится время, чтобы все решить.

— Позвольте мне завтра навестить вас и вашу тетю. Тогда вы и объявите мне ваше окончательное решение.

Она глубоко вздохнула, понимая, что уже вовлечена в опасную игру:

— Вы не любите терять время, милорд.

— Я никогда не любил терять время.

— Очень хорошо. Можете зайти к нам. — Она быстро обвила руками его шею, уже понимая, каков будет ее ответ. Потом отпустила его, внезапно почувствовав тревогу и даже смущение. Она оглянулась на темные окна дома:

— Мне пора идти. Возвращайтесь к Линдвудам поскорее, пока они не встревожились из-за вашего отсутствия.

— Я скажу им, что не так-то легко вскарабкаться на стену сада, — весело ответил он.

Лукас изящно склонился к ее руке. Когда он поднял голову, она различила при свете луны знакомую неуловимую усмешку. В два шага он оказался у стены и сразу же отыскал выемки, куда можно было поставить носки сапог. И вот он уже растворился в ночи. Виктория постояла еще немного, пытаясь разобраться в том, что натворила, а потом вошла в оранжерею.

Она еще долго лежала в постели без сна, вспоминая прощальную улыбку Стоунвейла — самоуверенную, торжествующую.

Я собираюсь ухаживать за вами, добиваться вас, соблазнить вас!

Ей надо обдумывать каждый шаг, но все же с полуночным графом можно иметь дело, попыталась уверить себя Виктория. Ей надо научиться управлять им, другого выхода нет — отказаться от его предложения она не сможет. Именно в приключениях она нуждалась.

Впервые за многие месяцы Виктория безмятежно заснула и ее не мучили ночные кошмары.

Через десять минут после сцены в саду Лукас вышел из кареты Линдвудов, попрощался и поднялся по ступеням своего недавно унаследованного особняка. Дворецкий, которого, как и всю немногочисленную прислугу, наняла для Лукаса Джессика Атертон, распахнул перед ним дверь.

— Отправьте всех спать, Григгс. Я собираюсь еще поработать в библиотеке, — распорядился Лукас.

— Хорошо, милорд.

Лукас прошел в библиотеку, где была собрана вся приличная мебель, уцелевшая в доме, и щедро налил себе портвейна. Проклятая нога опять разболелась. Все от этой беготни по ярмарке, а потом они карабкались по чертовой стене, да еще и прыгали с нее.

Он тихонько выругался и отпил большой глоток портвейна, зная по опыту, что тупая боль в бедре скоро отпустит.

На этот раз болела не только нога. Там, внизу, все еще билось и пульсировало желание, возбужденное ночной сценой в саду. Когда он прижал Викторию к стене сада, он ощутил податливость ее тела. Он еще помнил ее сладостный, воздушный аромат, который смешивался сейчас с ароматом старого доброго вина.

Взгляд Лукаса задержался на портрете, висевшем над камином. Лукас медленно поднялся, прошел по старому ковру и остановился, всматриваясь в хмурое лицо своего дяди.

Мейтлэнд Колбрук, предыдущий граф Стоунвейл, имел мало причин для веселья в последние годы жизни. Его преследовали болезни и меланхолия, он ненавидел всех и вся. Капризный характер Мейтлэнда прорывался порой вспышками безудержной ярости, и тогда он обрушивался на любого, кто только попадался ему под руку, — слуги уходили от него один за другим.

В юности Мейтлэнд Колбрук был склонен к разврату, выпивке, азартной игре и потасовкам. Он исчез из светского общества, промотав почти все фамильное состояние, до него уже основательно потрепанное его отцом.

Он стал затворником, оригиналом, который не поддерживал отношений не только с лондонскими знакомцами, но даже с ближайшими родственниками. Мейтлэнд осел в деревне, выкачивая все, что можно, из своего поместья. Он так и не женился, и, когда несколько месяцев назад смерть подступила к нему вплотную, он скрепя сердце вызвал к себе своего наследника — племянника, которого никогда до этого даже не видел.