Анна кивнула и стала следить за соревнованием, не выпуская стакана из рук. Она явно не поверила и своё недоверие могла выразить лишь таким образом. Но это не важно. По моим словам выходило так, и так она и расскажет Йохану с Энейд, если те её вынудят. Анне можно было верить, одной из всех. Я вздохнул и коснулся её руки.

– Насчёт сегодняшнего. История эта с постоялым двором. Прости меня, Анна. И за его слова, и за то, что не поверил, будто ты и сама справишься. Я совершил ошибку и прошу меня извинить.

Она взглянула на меня, затем кивнула. Натужно улыбнулась уголком рта, отчего длинный шрам изогнулся.

– Понадобится мне шлюха, так уж я себе её найду, хоть красавицу, хоть уродину. Теперь у меня есть деньги, а они важнее внешности.

С этими словами она встала и присоединилась к следящим за борьбой. Чёрный Билли почти уложил Билла Бабу, его запястье находилось в каком-то дюйме от столешницы. Я хмуро проводил её взглядом. Ни разу не слышал, чтобы Анна Кровавая переспала с женщиной, хотя, уж если на то пошло, не было ведь и такого, чтобы она переспала с мужчиной. Это в любом случае её личное дело, решил я. Допил брагу и пошёл на кухню за тётушкой.

Видок у Хари был жуткий, но тем не менее был он жив, а рядом всё так же сидел доктор. Йохан слонялся взад-вперёд с бутылью в руках, а тётушка Энейд сгорбилась на стуле с клюкой и внимательно за ним наблюдала. Не глядя на них, я заговорил с Кордином:

– Как он?

Лекарь поднял взгляд и пожал плечами:

– Рана гнилым не пахнет, так что как-то вот так. Впрочем, положение у него неважное. Почти всё время в несознанке, и как ни пытаюсь я его усадить, отключается. Я ему дал немного пива и чуть-чуть овсянки, но переваривать пищу он пока не в силах. Столько крови потерял, что… не знаю, Томас. Право, не знаю.

Я кивнул. Хари был призрачно-бледен, дышал слабо и прерывисто. Нога повязана новым бинтом, уже пропитавшимся свежей кровью, но кровь была, как и полагается, красной, а не жёлто-зелёной, что значило бы верную гибель. Мне случалось видеть гноящиеся раны, и если бы эта рана загноилась, я бы смог унюхать, даже не подходя вплотную.

– Командир? – прохрипел Хари. – Пить охота, сударь. Далеко ещё до оазиса?

– Ему нужна вода, но от этой дряни из реки он скорее помрёт, чем от раны, – сказал Кордин. – Надо ему дать немного пива или ничего не давать, а так он справляется.

– Держитесь тут, – положил я руку на плечо лекарю. Может, Кордин и не настоящий врач, но человек он добрый и делает, что может. Посмотрел я потом на Йохана, на его сердитую рожу и бутыль браги, зажатую в кулаке, и подумал: о нём ни того ни другого не скажешь.

– Йохан, – обратился я к братцу.

– Где, чёрт возьми, мои деньги? – напустился он на меня, не дав вымолвить ни слова. – Всем, значит, башляешь серебром, которого у тебя и быть-то не должно, а мне хрен. Своему родному брату, Томас!

Я умиротворяюще поднял ладонь и отсчитал пять марок.

– Держи свою долю, братец. Это больше, чем я выдал любому из своих парней, так что не хотелось платить тебе при всех. Вот и всё.

Он вылупился на меня, затем взял деньги.

– Ладно, – сказал он наконец, и злость отхлынула, как это всегда у него происходило. Больше, чем я выдал любому из своих парней, сказал я – и ведь не соврал. В конце концов, Анну-то нельзя назвать парнем.

Йохан сунул монеты в кошель и приложился к бутылке. Ещё пять марок отсчитал я тётушке Энейд, просто из уважения. Она села с деньгами в открытой ладони, не говоря ни слова.

– Откуда они всё-таки взялись? – немного погодя, спросил Йохан. – Ты мне так и не ответил, Томас.

– Копилка Альмана, – сказал я. – Я её нашёл и припрятал получше. Серебро он выручил с моей харчевни, так что, выходит, это моё серебро.

– Забавно, – протянула тётушка Энейд.

– Что забавно? – не понял я.

– Да что у Альмана вообще были денежки. Как я поняла, харчевней-то он не владел. Только управлял ею с ведома начальника. Так и не скажешь, что у него есть богатый тайник.

Я замялся.

– Ну, видать, наворовал. – И я отвернулся, чтобы на этом кончить разговор. Понятно, долго такое положение не продержится. Скоро мне придётся потратить ещё больше денег, намного больше – чтобы накормить все эти улицы за новой входной дверью. А стало быть, нужно придумать, откуда у меня деньги, поскольку, видит Госпожа, правду я им открыть не мог. Так что, как по мне, иначе никак. Придётся вернуть себе все свои угодья.

Наутро я созвал военный совет. Мы – я, Анна Кровавая, Йохан и тётушка Энейд – собрались в самой большой из кладовых, просторной комнате без окон, где ночевала бо´льшая часть отряда. Я не сразу решил, стоит ли приглашать на совет сэра Эланда, но в итоге не стал. С одной стороны, я ему не доверял, а, значит, правильнее было не спускать с него глаз, но с другой – очень уж много он о себе воображает, и пора бы напомнить, что он всего лишь один из отряда. Может, я в этом и не прав.

– Нам надо поговорить, – сказал я, сидя на койке при неровном свете масляной лампы. – Ты, Йохан – мой брат. Ты, Анна – мой сержант. Ты, тётушка Энейд, можно сказать, взрастила нас с Йоханом после гибели отца. Только вам я и доверяю.

Они глядели на меня в полумраке, не говоря ни слова. Йохану я нельзя сказать, чтобы доверял – уж точно не насколько следовало бы доверять родному брату, – но это всё-таки брат. Перед ним я в неоплатном долгу, и изменить это не в силах.

Я вздохнул и, спасаясь от утренней стужи, закутался потеплее в сутану. Тепло приходило в Эллинбург гораздо позже, и совсем ненадолго.

– Там, – сказал я, – на улицах, что принадлежат Благочестивым, людям нечего есть. Они болеют, но не могут позволить себе лечение. У меня на улицах люди изнемогают от невозможности найти работу. Этого я допустить не могу.

– Мы ведь выросли на этих улицах, – рассеяно глядя, негромко возразил Йохан, – мальчишкой ты гонялся за мной по этим вот переулкам. Люди и тогда голодали.

– Верно, голодали, но, став Благочестивыми, мы же положили этому конец. Мои улицы – мои люди. И отвечать за них тоже мне.

– Наши улицы, – поправил Йохан. Я на него зыркнул, но согласился.

– Ну, наши. Улицы Благочестивых. Когда-то я вывел их из нищеты и смогу вывести снова, если будете со мной.

Я обвёл всех взглядом. У Анны с Эллинбургом не было связано решительным образом ничего, так как нога её не ступала до сей поры по улицам города, но я знал – уж она-то меня не бросит. Тётушка прокашлялась:

– Насколько помню, Томас Благ, выводил ты эти улицы из нищеты, обложив каждый дом побором, не спрашивая его жителей, и тратил эти деньги удобным тебе образом на то, что, по-твоему, этого заслуживало.

Её слова меня, надо признать, изумили. Она, конечно, была права, но сейчас я не ожидал, что она выскажет подобное мнение.