– Не знаю, зачем ты их впустила, сестра Джессика, – набрасывалась она на дюжую монахиню, что шла рядом. – Не важно, что там тебе наплели, это ведь очевидная хитрость. Пока сестра Энейд выполняет епитимью, к ней никому нельзя, а епитимью выполнять она будет ещё очень долго.

– Это матушка-отстоятельница, – сказала мне тётушка.

– Да как ты смеешь! – воскликнула та. – Да я тебя за такое с землёй смешаю!

– А вот это видела? – сказала Энейд и заехала матушке-настоятельнице по морде. Сухопарая женщина осела задом прямо в грязь, из разбитого носа хлынула кровь и залила ей белое одеяние. Анна хрюкнула от смеха и вскинула арбалет. Прицелилась она в дюжую монахиню.

– Ни с места, – сказала она.

– Слезай с лошади, мальчик, – обратилась тётушка к Луке. – Ты хотя и жирненький, но, верно, можешь бегать, а я вот не могу.

Лука Жирный, смутившись, поспешно слез, а тётушка Энейд взгромоздилась в седло и зажала клюку между коленями.

– Ну? – вопросительно глянула она на меня, пока матушка-настоятельница силилась встать на ноги, шипя от гнева и истекая кровью из носа. – Поехали уже, нет?

Я вскочил в седло, и мы устремились к воротам, а Лука Жирный, пыхтя, потрусил за нами.

Вот так тётушка Энейд и покинула святую обитель.

Когда мы вернулись в «Руки кожевника», оказалось, что Йохан наконец отошёл от оцепенения, и теперь в харчевне разгоралась драка. Котелок бесновался из-за того, что всем остальным заплатили, а про них с Браком да Сэмом Простаком забыли, ну а Йохан – просто потому, что мог. Сэр Эланд, насмешливо ухмыляясь, следил за потасовкой из-за стойки.

Мы уже отвели лошадей в стойло и оставили Луку Жирного во дворе – просохнуть от пота и проблеваться после непривычной для себя пробежки, так что вошли в харчевню через чёрный ход мы втроём – Анна Кровавая, тётушка Энейд и я – и увидели ожидающий нас кавардак. Котелок ухватил Мику за горло, занёс кулак, а круглое его лицо исказилось несвойственным ему оскалом.

– Отставить! – по-сержантски рявкнула Анна. Им, моим ребятам, этот голос был знаком не понаслышке, чего нельзя сказать об отряде Йохана, но и они послушались командного окрика сержанта. Крик стих, Котелок выпустил Микину шею.

– Какого хрена, – спросил я негромко, – здесь творится?

– Ты платишь людям? – накинулся на меня Йохан. – Чем, чёрт возьми?

– Чистым серебром, братец, – ответил я. – Для вас троих тоже оплата найдётся, да ещё одна марка сверх того за ночную работу.

Котелок пристыженно кивнул, краснея за свою неуравновешенность. Ему, Браку и Сэму Простаку выплатил я по четыре марки на брата у всех на виду. Грязная работа щедро вознаграждается, и мне хотелось, чтобы все это поняли.

– Откуда деньги? – не унимался Йохан. – Доктор Кордин вот говорит, что вокруг всё лежит в разрухе, Томас, а в каком-нибудь другом из наших заведений ты достать их не мог, потому что они-то больше ни хрена не наши!

Он снова повысил голос, теперь уже на меня, да ещё при всём народе. Такого я стерпеть не мог, и, надо думать, тётушка Энейд это поняла.

– Разве не хочешь ты обнять свою старую толстую тётку, глупая твоя хмельная голова? – опередила она меня, ловко вклинившись между мной и Йоханом. – Пойдём-ка на кухню, мальчик мой, да поболтаем.

Она искусно оттеснила его от меня, а потом и из моего поля зрения. Не в первый уже раз тётушка Энейд спасала моего братца от плодов его же собственных глупостей и строгого возмездия, которое они за собой повлекли бы, и думаю, что не в последний.

Хари, конечно, по-прежнему лежал без сознания на своём тюфяке на кухонном столе, но я знал – кровавая рана тётушку вряд ли смутит. Как-никак сама ведь прошла войну.

Я отдышался, сдерживая злость. Окинул харчевню взглядом и впервые приметил двух плотников, трудящихся над входной дверью, – они пригнулись, словно старались слиться с обстановкой. Кивнул Мике:

– Молодчина.

– К закату рассчитывают закончить, начальник, – ответил он. – А стекло для окон только к завтрему будет.

– Ну и ладно, – кивнул я, – главное, что дверь поставят.

Сказать по правде, я был рад, что обеспечиваю их работой. Улицы в этом околотке всегда жили бедно, но это были мои улицы, улицы Благочестивых, и голодным здесь никто никогда не был. Когда я ушёл на войну, положение изменилось, и этого я допустить не мог. Не собирался я смотреть, как мои люди мрут с голодухи, во что бы это ни обошлось.

Пошёл я за стойку, налил себе стаканчик браги и для Анны тоже налил. Отряд постепенно успокаивался и возвращался к занятиям, которые прервала драка. Кто-то заштопывал дыры на одежде, кто-то точил клинок или очищал доспехи от ржавчины. Брак, как умел, пытался остричь Нику Ножу отросшие патлы. Чёрный Билли, дуралей такой, боролся на руках с Биллом Бабой – на вздувшемся бицепсе, гневно алея, проступили стежки. Чёрный Билли по праву гордился своими руками, но, если стежки у него разойдутся, тут он сам будет виноват. Если до этого дойдёт, придётся ему рассчитываться с доктором Кордином из собственного кармана, чтобы снова зашил ему руку. За тупость я платить не собираюсь.

Анна подсела ко мне за стойку и кивком поблагодарила за выпивку. Парни наблюдали за борьбой, выкрикивали ставки, и Анна склонилась поближе:

– Я насчёт денег, – отрывисто сказала она. Я взглянул на неё с безразличным видом:

– А что насчёт денег?

– Не знаю, что ты там делал в кладовке, и понимаю, что это не моего ума дело, но заходил ты с пустыми руками, а вышел с карманами, набитыми серебром. Поосторожнее с братцем.

Залпом осушил я стакан и налил себе ещё.

– Что ты имеешь в виду?

– Да знаешь ты, что я имею в виду. Если ты что-нибудь скрываешь, а, по-моему, так оно и есть, то Йохан не успокоится, пока не разнюхает.

Я кивнул:

– Да уж, знаю я своего братца.

Я было отвернулся, но она тронула меня за руку.

– И за тёткой тоже следи.

– За моей тётушкой?

Я оторопел. Как-никак тётушка Энейд нас с Йоханом чуть ли не взрастила.

– Она почти год просидела в этой своей обители, Томас, и не думаю, что ей там понравилось, – сказала Анна. – Если окажется, что оно ей было ни к чему, она, боюсь, озлится.

Столько слов зараз от Анны Кровавой я ещё ни разу не слышал, а ведь сказано всё это было всего за пару минут. Посмотрел ей в лицо – ни тени улыбки. Она тревожилась, это ясно. Что ж, она – моя правая рука, и тревожиться за меня входит в её обязанности, но вот насчёт Энейд она ошибается. Йохан – это да. Но мне и не нужно было напоминать, что не стоит доверять моему младшенькому. Поэтому-то она, а не он, была моей правой рукой. Но тётушка?

– Нашёл копилку Альмана, вот и всё, – соврал я. – Выручку с харчевни. Моя харчевня – и серебро тоже моё.