По пути зашёл в магазин, купил фруктов – начинался сезон мандаринов, хурмы. Дома закончились грейпфруты и яблоки. В «общей» комнате с балконом привычно горел свет, значит, Женя снова топчется, готовит или строчит на швейной машинке. Матроскин наших дней, а не Крош.

     Однако квартира встретила неясным гулом, мужским голосом на повышенных тонах. Женя стояла, подпирая кухонную мебель, сложив руки в замок на груди, живот от этого выпирал особенно сильно. На диване сидел гость – мужчина, скорее парень, от силы тридцати лет, и что-то недовольно выговаривал хозяйке квартиры.

     Богдан решил не вмешиваться, прошёл в свою комнату, включил ноутбук, начал гонять новостную ленту, стараясь не прислушиваться, его не приглашали. Женя видела, что он пришёл, кивнула, никакого знака, просьбы о помощи не подавала. И всё-таки что-то в этом визитёре было не так… Или в самой Жене? Защитная поза, напряжённое тело, вплоть до коленей, выглядывающих из-под широкого платья.

     Парень тоже показался Богдану нервным. Дёрганное постукивание пяткой по полу, перебор пальцев по коленям в недорогом дениме, расстёгнутая до третьей пуговицы рубашка, будто в квартире душегубка.

     – Шкура! – врезалось в тишину. – Тупая потаскуха!

     Богдана подбросило на месте, он стремительно вышел на кухню. Парень нависал над Женей, уперев одну руку в кухонный стол, второй схватив за женское плечо. Телом притиснулся настолько близко, что, казалось, вдавливается в круглый живот. Мужские грабли на крохотном плече, пряжка ремня, давящая на живот, маленькие ладони, пытающиеся оттолкнуть животное в мужском обличии – врезались в глаза, ударили в голову, в глазах потемнело. Тремя шагами он достиг цели, схватил незваного гостя, одним движением скрутил, выворачивая руку, грозя сломать, и выкинул в прихожую, веля убираться вон.

     – А! Кто-то обрюхатил, а на меня повесить хочешь! Не выйдет! Шалава! Если моей жене хоть слово скажешь, урою! Поняла меня, тварь? Поняла?!

     – Тебе жить надоело? – зашипел Богдан, выволакивая урода на лестничную площадку. – Детей сиротами оставить хочешь? – справиться с тщедушным гостем, не ожидавшим сильного напора, оказалось легче, чем ожидалось.

     Богдан перегнул почти не сопротивляющегося парня через перила, наглядно демонстрируя – одно движение, и его мозги со ступеней первого этажа будет собирать команда дворников.

    – Ты хоть понимаешь, за кого вписываешься? – просипел взъерошенный красномордый парень, когда Богдан отпустил его, и тот успел сбежать на один пролёт. – Она же лядь похотливая.

     – Я знаю, что у меня хватит возможностей найти тебя, устроить сладкую жизнь, а потом закопать в лесу Подмосковья.

     – Да, да… да я! – взгляд незваного гостя бегал по Богдану, тот знал, что он видел.

     Положение обязывало Богдана, он не ходил на работу в чём попало. Костюм недемократичного бренда, обувь, часы, на стоимость которых можно купить автомобиль. Когда бизнес, того и гляди, пойдёт под откос, невозможно позволить себе выглядеть, как менеджер среднего звена или экспедитор. В Хакасии Богдан мог ходить в кэжуале, в Москве – нет.

     На прыщей, вроде того, что сбегал по лестнице, деловой имидж невольно производил впечатление. Опасение перед власть имущими у них бежало по венам, впитывалось с молоком матери.

     Женя сидела на диване и беззвучно плакала. Сначала Богдан так решил – беззвучно. Через долю секунды понял – от истерики она может лишь открывать рот, звук пропал из-за спазма в горле. Неспешно, не понимая, видит ли она его, или перед глазами стоит та скотина, Богдан подошёл, осторожно притянул женщину к себе и начал успокаивать. Насколько мог, как умел.

     Казалось, от всех слов, движений, колебаний воздуха Крош заходилась в плаче сильнее и сильнее. Что делать с женской истерикой Богдан представлял, более или менее, но представлял.

     Только беременную женщину невозможно встряхнуть в надежде, что от резкого толчка она придёт в себя. Пощёчина, холодный душ, секс исключались сразу. Уговоры не действовали, слова пролетали мимо крохотных ушей, увещевания отправлялись в ад. Успокоительные? Кто знает, есть ли они в доме, какие можно принимать беременным. Вызывать скорую?

 Крош трясло, она захлёбывалась уже не в слезах, а в собственном дыхании. Руки, вцепившиеся в ткань платья мёртвой хваткой, казались неживыми, лицо побледнело до синевы, на шее выступали бледно-розовые пятна.

     Чтоб всё отправилось в ад!

     Рука Богдана скользнула по затылку Крош, пальцами он сжал, потянул волосы, заставляя её откинуть голову, выставляя вперёд маленький подбородок, беззащитно демонстрируя шею и бьющуюся синюю венку…

     Женя всхлипнула, уставилась на Богдана, он вдруг заметил – глаза у неё зелёные, почти кошачьи, и в то же мгновение, не давая себе подумать, отступить, отказаться от безумной мысли – накрыл губами её губы.

     Впился требовательным поцелуем, без прелюдий раздвигая женский рот настойчивым движением языка, завоёвывая пространство с агрессией захватчика. Крош замерла, резко вздохнула носом, издала неясный звук и скользнула языком навстречу, податливо принимая напор целующего.

     Короткий, безумный миг, переросший во что-то большее, неясное, на разрыв шаблона и аорты. Богдан открыл глаза, впился взглядом в зажмуренное лицо Крош, почувствовал лёгкое скольжение рук на своих плечах и ошеломляющий отклик на взрывной, спонтанный, жёсткий поцелуй.

     Твою мать…

     Пришлось ослабить напор, выпустить прядь волос, осторожно отпрянуть, не сводя взгляда с порозовевшего личика Крош. Она глубоко дышала, рот остался приоткрытым, глаза распахнулись, осознанно смотря на Богдана, и только ямочки на щеках спрятались, словно в стеснении.

     – Крош… это… Прости. Я действительно не знал, как тебя успокоить.

     – Понимаю.

     – Это ничего не значит.

     – Естественно, ничего не значит, – как робот ответила Женя, моргая, как перепуганная сова.

     – С тобой всё хорошо? Живот не тянет, не болит?

    – Всё хорошо, – Крош обвела взглядом помещение вокруг себя.

     – Он ушёл, больше не вернётся, – поспешил уверить Богдан. – Если будет необходимость, найму охрану.

     – Не будет. Я пойду, ладно? – она тяжело поднялась, потопталась на одном месте. – Со мной всё хорошо. Ужинай без меня, – Богдану показалось, Женя вздрогнула, готовясь снова заплакать.

     Удостовериться ему не дали, Крош ушла к себе, пресекая путь щелчком защёлки межкомнатной двери.

     Твою мать…

     Алина сидела в приёмной, сливаясь с окружающей обстановкой. Вопли Павла Петровича слышали, кажется, даже на улице при закрытых окнах. В приёмной же, как и на всём этаже, тряслись стены от ора начальника.