class="p1">– Премного благодарен! – почти заорал на всю машину Бага Скорпион. Так, что Дюк с Громбылой с перепугу проснулись.

Машину трясло, бросало из стороны в сторону. Но Гурыня хода не сбавлял.

Орали, входя все в больший раж, притопывая ногами в такт, размахивая руками. И громче всех орал Хреноредьев.

И-ех, едрена громыхала!

У-ох, хорошо в трубе шагать!

Пак с Бубой Чокнутым подхватывали лужеными глотками, с залихватским прикриком, с лихим посвистом:

Ну-кось, гхрянем, запевала,

Тра-та-та-та-та-та мать!!!

Инвалид выводил чисто, высоко, по-соловьиному. А подхватывал со всеми вместе – басисто и разухабисто. Получалось, откровенно говоря, здорово. Знали бы раньше в поселке про такие таланты, быть бы там своему хору. Может, и совсем иначе бы пошли тогда дела.

Мы туристов на боимся!

И-ех, едрит-переедрит!

Ежли разом разозлимся,

Ни один не устоит!!!

Буба Чокнутый старался перекричать всех. А то, понимаешь, забыли, что он самый главный! что он избранник народный! Хотя все – и присутствующие и отсутствующие, хорошо помнили, что избрал-то Буба себя сам. Но он избрал, он и внушил себе идею народного избранничества, он и уверовался в ней глубоко-глубоко, так, что не разуверишь. А стало быть, во всем надо было первым выходить.

Мы пройдем огни и воды!

Сердце бьется как мотор!

Мы идем, едрит, к народу!

Хто не с нами – тать и вор!!!

Пак понимал, что Чокнутого снова заносит. Но так хорошо шагалось, – что он не мешал творческой инициативе певцов – пускай выкричатся вволю, пускай выложат все заветные думы, страдания! Тогда, может, и впрямь – пробьются они, выйдут и к народу, и на простор, и вообще забрезжит наконец хоть что-то* светлое впереди. Ну сколько же можно в потемках шагать, не зная, куда и зачем?!

Но сам Пак выводил свое, нутряное:

И-ех, едрены супостаты,

Трепещите – крышка вам!

Жди, папанька, в час расплаты

Я им шороху задам!!!

И все вместе снова ударяли:

Ух, едрена громыхала!

Хорошо в трубе шагать!

Песню грянем, запевала!

Тра-та-та, едрена мать!!!

Таким образом они отмерили ровно двенадцать километров. И после этого прошли еще немного. До того самого места, где в трубе зияла огромная дырища, ведущая не в соседнюю трубу, а в сужающуюся земляную нору. В темнотище не было видно толком, что это за нора, куда ведет. Может, здесь вообще было гиблое место.

– Надо вернуться, едрена вошь, и выбраться по лесенке, – предложил Хреноредьев.

– Ты уже выбирался, – напомнил ему Пак.

– Да-а? – удивился инвалид. – Вот, едреный склероз! А куды ж тогда?!

– Куды, куды! – взбеленился Буба. – Туды, балбесина! – и указал в сторону норы. – Куды ж еще, недоумок хренов!

Пак сразу же втиснулся между спорщиками. И вовремя – инвалид тут же остыл.

– Вот ты и лезь первым! – сказал он Бубе торжествующе.

– А я везде первый! – заявил Чокнутый высокомерно. И полез в нору.

Пак с Хреноредьевым обождали минуты три. Вроде бы все было тихо и спокойно. Тогда они тоже приблизились к входу в нору. Хреноредьев тихо позвал:

– Буба, едреный избранник, ты где есть-то?!

– Проходите, проходите, сотоварищи! – отозвался Буба казенно. – Не задерживайтесь!

Пак пошел в нору. Хреноредьев за ним.

После железного пола было приятно пройтись по сыроватой и мягкой земле, перемешанной с глиной, – ноги отдыхали, да и в позвоночник каждый шаг не отдавал.

Бубу догнали, когда он застыл над черным, матово поблескивающим зеркалом. Буба присел на корточки, сунул палец в зеркало.

– Вода! – сказал он многозначительно.

– Точно, – согласился Пак. – Это подземный ручей. А может, и целая река.

– В реку я не полезу! – заявил Хреноредьев. – У мене комплекция неадыкватная!

– Какая-какая?! – у Бубы шары на лоб полезли.

– Неа-дык-вадтная! – повторил инвалид с ученым видом.

– Не понял, – задумчиво протянул Буба.

– А тебе, дураку, и не понять, едрит тебя через ручей!

Пак пресек разногласия.

– Ну и не лезь, раз ты такой! – заявил он Хреноредьеву. – Без тебя обойдемся.

Он зашел в воду по колени, потом по пояс.

– Тепленькая!

Пак пустился вплавь – саженками, неумело и медленно, тратя попусту много энергии. Буба тоскливо смотрел ему вслед. Но потом сделал все по-своему. Он отошел шагов на двадцать, разбежался что было мочи и прыгнул в воду вниз головой. Так и застрял, размахивая длинными костлявыми ногами – дно ручья было вязким и илистым, оно всосало в себя и руки Чокнутого и его башку.

Паку пришлось возвращаться. Вдвоем с Хреноредьевым они выдернули Бубу, поставили его, как положено, головой вверх. Первым делом, еле отдышавшись, Буба сказал:

– Придурки, все испортили!

Хреноредьев, зашедший в воду по пояс, решил, что ничего страшного не произойдет, если и он проплывет немного.

– Но чтоб поддерживапи, едрена, – попросил он плаксиво, – а то вот утопну – с вас спросют!

– Утопнешь, – иронически заметил Буба, – народ хоть хрену с редькой вволю наестся!

С грехом пополам подземную речку удалось преодолеть. Вылезли на другой берег мокрые, взъерошенные, обессиленные. Хреноредьев рухнул на землю.

– Все! Больше ни шагу не сделаю, едрена переправа!

Пак стянул с себя комбинезон, выжал его чуть не до дыр. И натянул снова. Буба сидел, растопырив руки, уперев их в землю, сидел с высунутым языком и всем своим видом оправдывал данное ему прозвище.

Надо было как-то приободрить спутников. И Пак затянул:

И-ех! Едрена переправа!

Мы герои – хоть куда!

Хоть налево! Хоть направо!

Нам и море – не вода!

Хреноредьев с Бубой переглянулись. Пак присвистнул. И грянуло:

Хоть налево! Хоть направо!

Нам и горе – не беда!!!

В земляной норе не так отдавало эхом, как в трубе, но песня прозвучала и здесь лихо, молодецки. Настроение и силы были восстановлены.

Первым щель заметил Хреноредьев. Он просунул в нее голову и сказал:

– Там чегой-то есть.

– А ну пусти, – важно произнес Буба, напер на инвалида своим тыквообразным животом – и пропихнул того в щель. Потом и сам пролез.

Щель оказалась лазом в пещеру средних размеров. Посреди пещеры, прямо из земли торчали две плотно подогнанные створки – точно такие же, как у Эды Огрызины в подполе.

– Испробуем! – сказал Буба и встал на деревянные створки. – Ого! Гляди-ка, закрыты они, что ли! – он подпрыгнул на створках.