— Северный, какой же ты гад! Бессовестный, наглый! Я к тебе летела, как на крыльях, а ты мерзавца включил!

— Алла, — вздохнул, устало потирая шею, и напрямую указал на дверь, — иди уже давай. Я тебе позвоню. Когда-нибудь потом. Может быть!

— Думаешь, буду сидеть и ждать твоего звонка? — разозлилась Лаврентьева, — как бы не так!

— Хорошо. Не жди, — равнодушно развел руками.

— Да уже завтра у меня будут новые отношения, такие, что тебе и не снились!

Ха! А у меня сегодня! Я победил!

Глупую улыбку сдержать не удалось. Увидев ее, Алла окончательно взвилась и бросилась к выходу:

— Между нами все кончено! Даже не думай мне звонить!

— Без проблем, — услужливо распахнул перед ней дверь, выпуская на лестничную площадку, — счастливо оставаться.

— Катись ты к черту, Северный!

— Непременно.

Лаврентьева набрала полную грудь воздуху, готовясь разразиться самой настоящей тирадой, но я ее опередил. Бросил скромное «пока» и закрыл дверь.

Все. Одной головной болью меньше. И дело даже не в том, что на горизонте нарисовалась Кулакова, а в том, что Алла реально стала утомлять в последнее время, и выпроводив ее я испытал самое настоящее облегчение.

Я прошел на кухню, налил себе кофе и выглянул в окно. Аллина машина все еще стояла у подъезда, и не торопилась уезжать. Наверное, обзванивала своих силиконовых подруг, жалуясь на парня-мудака, не оценившего ее по достоинству, или с оскорбленным видом ждала, когда же я спохвачусь, брошусь за ней и на коленях начну вымаливать прощение.

Обойдется!

Я не испытывал ни малейшего сожаления по поводу нашего расставания. Покувыркались и хватит, дальше — каждый сам по себе.

Не сомневаюсь, что уже завтра она с кем-нибудь утешится. Да и я грустить не собираюсь. Меня Кулакова ждет!

***

Я еле дождался вечера. Собирался так, будто это мое первое свидание в жизни. Сначала черный костюм одел — показалось торжественно и мрачно. Снял. Надел светлый костюм — совсем по-летнему и не солидно. Синий? Ладно сойдет.

Волосы тщательно причесал, надеясь, что они, как обычно не встанут словно иголки у ежа. Одеколоном облился, аж глаза заслезились, часы дорогие надел, ботинки начистил до блеска. Я в жизни так не волновался перед свиданием. И было бы с кем! С Кулаковой! С этой школьной занозой! Тоже мне повод для волнения нашелся! Это же не настоящее свидание, а ради коварной мести.

Исключительно ради мести!

Еще раз посмотрел на себя придирчиво, убедился, что все в порядке и вышел из дома, предвкушая отличный вечер. Все будет супер.

Достав из кармана ключи, повернулся, чтобы квартиру запереть, и охренел.

— Твою…мать…

На двери ярко-алой помадой было написано «Здесь живет козел», чуть ниже изображен сам козел, если там можно назвать пучеглазое нечто с кривыми палками на голове, а вокруг кнопки звонка зачем-то пририсована неказистая сиська, совершенно не вписывающаяся в общую концепцию картины.

Я просто завис, разглядывай сей шедевр народного творчества. Какого…

Словно зомби сунул руку в карман пальто, выудил телефон и практически не глядя набрал номер.

— Да, Антош, — тут же раздался ласковый Алкин голос, словно она только и ждала моего звонка.

— Какого хрена ты творишь? — выдохнул в трубку, все так же рассматривая рисунок, украшающий мою дверь. — Это что за художества???

— Я не понимаю, о чем ты, милый, — пропела она, явно испытывая мое терпение.

— Не понимаешь? Я тебя сейчас привезу сюда и заставлю все отмывать.

— Э, нет, Северный. Я к тебе сегодня уже приезжала, ты меня прогнал как вшивую собачонку, так что все — свободен. А мне некогда! Дела, понимаешь ли, — и отключилась, не дав мне и слова сказать.

Вот ведь…курица!

Мне к Дине пора, а оставлять такое на всеобще обозрении нельзя. Соседи увидят — засмеют.

Матерясь на все лады, ломанулся обратно домой. Схватил первое попавшееся полотенце из ванны и начал оттирать вульгарно яркую помаду. С двери она сошла легко, одним движением, а вот титька на побелке сдаваться не хотела. Я тоже не сдавался, в результате развозил ее из стороны в сторону, и она стала похожа на кровавый подтек.

— Да, ё…. — бросил взгляд на часы. Времени впритык, а мне еще добираться через пол города.

Ладно, оставлю пятно до завтра.

Тут взгляд упал чуть ниже, и у меня чуть ли не пар из ушей повалил — весь костюм, все мои начищенные ботинки в побелке. Я как строитель, вырвавшийся с объекта.

Заревел во весь голос, словно бешенный буйвол, и быстрее обратно — переодеваться. Уже не до идеальности, просто успеть бы. Костюм с одну сторону, ботинки в другую. На ходу запрыгнул в любимые джинсы, натянул пеструю кофту поверх рубашки, и нащупал в тумбочки зимние кроссовки.

Алла, художница, мать ее. Увижу — убью.

Дальше все бегом, все в припрыжку.

В машину заскочил, стартовал так, что колеса по асфальту заскрипели и полетел на встречу с Диной. Настроение, конечно, испортилось. Весь мой идеальный план по превращению Кулаковой в перезрелую сливу стремительно летел псу под хвост.

Хорошо хоть цветами заранее озадачился и с дорогой повезло. Ни одной пробки на пути не попалось, и все светофоры приветливо встречали зеленым.

Даже не заметил, как оказался во дворе у ее подъезда.

Схватил телефон, валяющийся на пассажирском сидении, прокашлялся, ибо голос от волнения сел, и набрал ее номер. Спустя пару протяжных гудков. послышался немного удивленный голос Кулаковой:

— Добрый вечер.

— Привет, — сам того, не ожидая я расплылся в дурацкой улыбке, — я подъехал. Спускайся.

Секундная тишина, а потом раздалось подозрительное:

— Куда ты подъехал, и зачем мне спускаться?

— Очень смешно, — добродушно проворчал я, — Выходи, давай. Жду тебя у подъезда.

В трубке послышалась какая-то возня, грохот и сдавленный писк.

— Дина?

Снова писк, переходящий в мычание.

— Все в порядке? — подозрительно поинтересовался я.

— Антооон, — простонала она сдавленно, — простииииии.

У меня аж в бок кольнуло от ее несчастного тона.

— Что там у тебя стряслось? — спросил строго, прохладно, уже чувствуя, что ничего хорошего меня не ждет.

— Я забыла, — горько покаялась Дина. — напрочь забыла о том, что собиралась с тобой идти. Прости меня, пожалуйста!

Зашибись! У меня даже бровь задергалась от такого поворота событий.

— И что? Собирайся и выходи. Я тебя подожду, — недовольно проворчал, поражаясь ее несобранности, — только живее давай. У нас столик заказан.