После ужина ко мне подошла Светлана и попросила зайти к ней в комнату. Я думала, что она начнет говорить про вчерашнюю забастовку, и немного напряглась, так как даже от нее мне не хотелось выслушивать воспитательные речи.

— У меня к тебе предложение, — сказала Света. — У нас вчера был педсовет, решался вопрос, кто будет председателем совета дружины вместо Саши Ткаченко: он через два дня уедет домой по семейным обстоятельствам. Мы подумали и решили выбрать тебя. У тебя явные лидерские качества, ты весь отряд сумела организовать на забастовку. К тебе прислушиваются и относятся с уважением.

Я была крайне удивлена и никак не ожидала услышать это от Светы. Тем более что председателя совета дружины всегда выбирали из первого, самого старшего отряда.

— Меня? Что вы, Светлана, я никогда не считала себя лидером, наоборот, я всегда переживала оттого, что не могу отстоять свое мнение, — ответила я, стараясь скрыть удивление от услышанного.

— Ты ошибаешься, ты еще не знаешь себя, просто не было повода тебе проявиться, а со стороны виднее. Знай, что ты можешь повести людей за собой. У тебя обостренное чувство справедливости, и ты всегда будешь бороться за правду.

— Спасибо вам за доверие, но я не хочу быть председателем. Мне это неинтересно. Наверняка найдутся ребята из первого отряда, которые с удовольствием согласятся, — ответила я.

Я вышла от Светланы потрясенная тем, что она мне сказала. Меня переполняла гордость за то, как высоко оценили меня взрослые. Получается, что я победила не только Тамарочку, но еще и робость и неуверенность в себе!

После этого случая моя жизнь в лагере изменилась, я почувствовала в себе силу. Отношение ко мне в коллективе стало другим, ко мне начали прислушиваться. От моих комплексов не осталось и следа. Наш отряд, пережив эту историю, сплотился, и все оставшееся время мы провели весело и интересно.

Наша лагерная смена пролетела быстро. Она закончилась, как обычно, прощальным пионерским костром, расставанием с новыми друзьями, а для меня еще и переходом на какой-то новый уровень личностного развития.

Я благодарна Светлане за то, что она помогла мне понять, какая я на самом деле, и даже Тамарочке, так как без нее у меня вряд ли бы случилась эта победа над собой.

Прощание

Погостив у мамы в Екатеринбурге две недели, мы с пятилетней дочкой Марусей возвращались в Москву. Моя сестра Нина с мужем приехали проводить нас до поезда.

До вокзала мы решили добираться на электричке: рядом с маминой квартирой была железнодорожная станция. В детстве мы с сестрой любили там гулять. Особенно нам нравилось стоять на мосту, когда паровоз обдавал нас теплым паром и казалось, что ты мчишься в облаках под ритмичный стук колес. В такие моменты ты чувствуешь себя счастливой и невесомой, как в полете. Воспоминания об этом, может быть, одна из причин того, что я до сих пор летаю во сне. Поэтому я всегда, приезжая в родной Екатеринбург, стараюсь заглянуть в те места, где я была счастлива в детстве.

Маму мы категорически решили не брать с собой на станцию. После перенесенного тяжелого инфаркта ей нельзя было быстро ходить и волноваться. Она с трудом преодолевала три ступеньки в своем подъезде.

И вот торопливое прощание в коридоре. Мы обнялись, сказали все нужные слова. Но что-то продолжало витать в воздухе. Мама смотрела на меня, и я видела в ее взгляде какую-то искорку, которая означала, что она что-то задумала. Очень трудно, не зная мамы, понять этот взгляд. Она относилась к категории людей, после общения с которыми не сможешь сказать, какое у них было лицо или во что они были одеты, но запомнишь их взгляд. Взгляд у нее был умный, пронизывающий и при этом бесконечно добрый, ироничный, по-детски озорной, все понимающий, глубокий. Он всегда выражал больше, чем она говорила вслух. Вот и сейчас было ясно, что она приняла какое-то решение.

Мы еще раз все по очереди обнялись с мамой и гурьбой вышли на улицу.

До станции шли быстро: времени было в обрез. По дороге, проходя мимо знакомых дворов, мы с Ниной вспоминали детство и школьных подруг.

Успели мы вовремя и погрузились на электричку в мой любимый последний вагон. В торце последних вагонов обычно было окно, в которое я любила смотреть на удаляющийся город, убегающие деревья и сужающиеся рельсы. Мы стояли с сестрой у этого окна, беседуя о том о сем, о детях, мужьях, работе, и вдруг меня как молнией ударило: по шпалам, с трудом перешагивая через высокие рельсы, почти бежала она. Этот бег давался ей очень тяжело, казалось, она вот-вот упадет, но, когда я увидела ее лицо, лицо победителя, я поняла, что она в этот момент преодолела бы любые препятствия. Мама, моя любимая мама, она еще с утра все для себя решила! А потом она подняла глаза. Невозможно словами описать ее взгляд. В нем было все: и чувство вины нашкодившего ребенка, и такая же трогательно-детская радость победы (она смогла, успела!), и бесконечная материнская любовь, тихая и мудрая, и прощение, и прощание. Весь ее вид выражал какой-то последний полет. Маленькая, в мешковатом платье, с удивительно тонкими щиколотками — казалось, она парила над рельсами. У меня тогда возникло чудовищно болезненное ощущение, что я больше никогда ее не увижу. Мы успели помахать друг другу рукой, и электричка тронулась с места. Мамина фигурка стала медленно удаляться и сужаться вместе с рельсами. Мы с сестрой уже не могли сдерживать нахлынувшие слезы.

Маленькая Маруся еще не до конца понимала, какая удивительная была у нее бабушка, которая сочиняла для нее детские стишки и песенки и подписывалась «Твоя баба ЕГА» — это были ее инициалы. Она просто поняла, как это грустно — прощаться.

Мы увиделись с мамой еще раз через год. А до следующего лета она не дожила: весной ее не стало. Мне очень не хватает ее. Ее взгляда. Ее любви.