— Боюсь, в этот раз всё намного печальнее: он перекрыл мне кислород, — она так несчастна сейчас, что хочется её пожалеть. Приютить, как бездомного котёнка. Отдать последнее. Но я слишком хорошо её знаю, чтобы вот так сразу повестись на якобы неподдельный трагизм.

— Что, совсем? — уточняю я, откусывая очередной кусок пиццы и разливая душистый чай из керамического чайника по чашкам. — Мне нужны деньги, Тин, — вздыхаю тяжело. День назад я бы руку себе откусила, но ни за что не стала бы просить у сестры. Да и вообще ни у кого из Луниных. Исподтишка наблюдаю за реакцией Тинки.

Иногда она похожа на обезьянку. Нет-нет, она по-прежнему красива, как кукла, но у неё, когда забывается, очень выразительная мимика: эмоции сменяются с такой скоростью, что личико превращается в забавную мордочку: брови взлетают, щёчки дёргаются, носик морщится, губки то в куриную гузку складываются, то растягиваются до ушей. При этом в глазах — ураган проносится. И сейчас она смотрит на меня хитренько. Точь-в-точь макака-резус.

— Ну-у, — тянет она, позабыв, что буквально минуту назад умирала у меня на глазах от скорби, и ноздри у неё вздрагивают, как у хищника, что почуял добычу. — Буду счастлива поделиться с тобой заначкой. Лишь бы спрыснуть и в этот раз.

— Мне много надо, — вздыхаю ещё тяжелее и называю сумму. У Тинки глаза в буквальном смысле на лоб лезут. Она даже выдыхает сквозь зубы совершенно неприлично: «пр-ф-ф». А затем подбирается, в сузившихся глазах её крутится счётчик — щёлк-щёлк.

— Ты куда влетела, систер? — задумчиво жуёт она нижнюю губу. Спокойно так, словно не огромную сумму попросила, а карандашом временно попользоваться. Мне не очень хочется объяснять, поэтому я неопределённо машу рукой. — Впрочем, не хочу ничего знать, — теперь она поднимает обе руки, словно отгораживаясь от несказанных мною слов. — Меньше знаешь — лучше спишь. Я добуду тебе эти деньги, а ты сделаешь так, чтобы папин протеже исчез с моего горизонта. И мне без разницы, как это случится.

— По рукам, — поспешно соглашаюсь, пока она не передумала или не начала диктовать дополнительные условия, но Тина не тот человек, чтобы не торговаться, увы.

— Во-первых, я хочу, чтобы всё произошло естественно, само по себе, — загибает она холёные пальцы. — Ну, расстроилось это дело — и всё. Во-вторых, я в стороне. Пусть хоть камни с неба. Я овца на заклании, и не моя вина, что резник вдруг передумал вести меня на убой. Поэтому разговор с папулей по душам отменяется. Он всё равно не станет тебя слушать. Чересчур уж он агрессивен и зол. Чую пятой точкой: ему почему-то нужен именно этот брак. Думаю, там связи и деньги, а дела у родителя сейчас не очень. Конкуренция большая.

— Я согласна, — перебиваю, пока не последовало «в-третьих» и дальше по списку. — Будем решать вопросы по мере их поступления.

Тина с силой бьёт по моей раскрытой ладони. И столько деловой холодности в её лице, что мне становится не по себе. Кажется, кто-то только что собственноручно вырыл для себя ловушку глубиной в пропасть.

— Тогда до встречи на смотринах. Заодно с матерью повидаешься, бездушная ты сволочь. Ну, и с отцом помиритесь, если пойдёт. И не вздумай припереться в ресторан в джинсах! Купи себе поприличнее что-нибудь. Ты в курсе, как ходят на семейные посиделки ресторанах.

Это кабала. И дополнительные условия. Ценные указания. Но я предпочитаю кивать и молчать. Пусть поиграет в деловую леди. Зато я добыла жизненно необходимую сумму, которая поможет Егору выкарабкаться из долга. А всё остальное… прорвёмся!

— Приветствую вас, мамулечка, — склоняюсь в полупоклоне и, не стесняясь, прикладываюсь поцелуем к её руке, что одёргивается, словно я её калёным железом приложил с размаху.

— Дима, — шипит Сашка возмущённо.

— Не паясничай! — командует отец, но у меня каменно-холодное, вежливое лицо. Я им не Илья, чтобы вести себя, как клоун.

— Всего лишь вежливость, отец, — роняю небрежно. И пусть попробует придраться.

К слову, Драконов-старший абсолютно спокоен, а иногда может и улыбнуться, когда я ненароком задеваю его юную жену. Уже и не юную, если положить руку на сердце. И они очень классно смотрятся рядом.

Столько лет прошло, воды утекло. Стёрлось, позабылось, изменилось. Но она до сих пор дёргается. Напрягается. И никак не может научиться адекватно реагировать на наши подкалывания.

Рыжее чудовище подло хихикает. Ему в кайф эти семейные игры. Ваньке вот-вот стукнет одиннадцать. А воспоминаниям о той, прошлой любви, ещё больший срок. Можно уже и привыкнуть. Чувствует себя виноватой? Зря. Но я ей об этом, конечно, говорить не буду.

— Прошу, — церемонно поводит отец семейства рукой, приглашая на террасу. Там нас ждёт огромный стол — помпезное нововведение, косящее под старину. Не хватает только прислуги в ливреях, которая бы торжественно вносила по очереди разнообразные блюда. Я даже боюсь шутить на эту тему, чтобы не вложить в голову батюшки новую блажь.

В последнее время он одержим идеей объединения семьи и создания родового гнезда, где он — главный орёл. К слову, орёл — это его гордое звание. Потому как «кукушка» для мужчины категорически неприемлемо. Так он в сердцах иногда называет нашу с Ильёй мать, свою первую жену, с которой он прожил ровно столько, чтобы родить двух сыновей.

Жаловаться не стоит: он всегда присутствовал в нашей жизни. Собственной персоной — минимально, деньгами — регулярно. Проявлял заботу и никогда не отказывался от исполнения отцовского долга. Беседу там душевную провести, пистон вставить, если мы бедокурили, в школу сходить, в кабинет директора наведаться.

Ужинаем мы тихо. Сашка ковыряется в еде, не поднимая глаз. Двигает по тарелке вилкой несчастный салат. Сидит на диете, видимо. Боится поправиться. Так и хочется съязвить, чтобы старалась лучше. А то ей уже двадцать девять. Неровен час встретит молодую и красивую, изящную и гибкую — и давай, прощай. Новая круговерть, ещё один младенец.

Наверное, я чересчур увлёкся. Ловлю её сверлящий взгляд. Слышу, как предупреждающе покашливает отец. Пусть не тревожится. У меня нет настроения цеплять ни его, ни мать семейства.

Кому на всё наплевать, так это Ваньке. Крутится за столом, как юла. Ни секунды не может усидеть на месте.

— Дим, а Дим, — дёргает он меня за рукав, — а ты в школе хорошо учился?

Какие-то вопросики у него провокационные. И мордочка хитрая. Карие глаза так и блестят из-под тёмно-рыжих ресниц.

— Лучше всех, — говорю уверенно и бодро, ловлю иронически приподнятую бровь отца очередной напряжённый взгляд от Сашки. — Хочешь, у мамы спроси. Она подтвердит. Санька идёт пятнами, открывает рот, но ничего не произносит. Видать салат поперёк горла встал. Застрял, не даёт словам прорваться.

В шестнадцать отец забрал меня к себе, когда маме вдруг срочно приспичило выйти замуж и родить ребёнка. Одиннадцатый класс в элитном лицее с углублённым изучением иностранных языков. Новые учителя, чужие одноклассники. Враждебно-снобское сообщество, которое я ненавидел всей душой.