Внезапно яркая спинка жука с треском надломилась, высвобождая прозрачные крылья; густо загудев, жук взлетел, а Алан проснулся.

Он лежал на узкой кровати — полке в своей каюте (пространство на «Галилее» экономили, в основном засчет служебных помещений), и никакой травы, конечно, вокруг не было — только холодная, равнодушная чернота в иллюминаторе. На полке у противоположной стены похрапывал Саид.

Странно, днем он совсем не вспоминал о Земле, но каждую ночь ему снились цветы и деревья, облака и солнце. Интересно, у отца в космосе были такие же сны? Чувствовал ли он, просыпаясь, так же, как и Алан, одновременно — и тепло, и тоску? Как жаль, что уже никогда не спросить его об этом…

Часы показывали полседьмого по земному времени — подъем через пятнадцать минут. Закрывать глаза уже не имело смысла, хотя Алан не отказался бы вздремнуть еще пару часов — он действительно очень уставал, ведь на ногах приходилось проводить по 16–17 часов в сутки. Рабочий день официанта космического флота оказался, как и предупреждала миссис Хорн, насыщенным до предела…

Накрывать к завтраку начинали в 7-30 утра. Людей кормили в три смены: сначала пассажиров, затем — работников космофлота (пилотов, инженеров, техников, агентов службы безопасности, обслуживающий персонал), и только потом уже ели сами. После этого Алан едва успевал сбегать к Нику, чтобы отдать ему половину своей порции, да еще 10–15 минут побыть с ларком — рассказать что-нибудь, почесать за ухом — и вновь ему пора было возвращаться на кухню, сервировать столы к обеду. После обеда повторялось то же самое.

После ужина часть столов убирали, и начиналось так называемое «вечернее» обслуживание. Открывался бар, Мохаммед с Ахмедом становились за стойку и принимались «колдовать» с напитками, сотворяя из земных и инопланетных продуктов множество разнообразных коктейлей; Саид был ответственным за музыку. Остальные официанты обслуживали посетителей. Таким образом, спать получалось ложиться не раньше часа ночи. Поварам, конечно, было еще труднее, но они работали посменно, официантам же полагался лишь один выходной в восемь дней. Очередь Алана наступала через два дня.

Усталость накапливалась также из-за постоянного нервного напряжения. Приходилось держать в голове тысячи нюансов — от особенностей установки приборов (даже салфетки для представителей разных планет скручивались по-разному) до огромного количества обычаев и ритуалов, нуждавшихся в неукоснительном соблюдении (например, к атонцам, согласно их древней примете, нельзя было подходить с левой стороны; вергийцы начинали разговаривать с официантом только после его услужливого полупоклона и так далее, и так далее…).

Сам процесс обслуживания тоже требовал немалой внимательности. Меню пассажирам подавалось в виде красивой книжечки, отпечатанной на бумаге — считалось, что так удобнее. Алан же принимал заказ на ручной электронный пульт, в памяти которого блюда числились под соответствующими номерами; пронумерованы были также и места всех гостей, и нужно было ничего не перепутать. Сигналы с пульта передавались на табло, висевшие на рабочем месте каждого повара; таким образом повара могли исполнять заказ. Выбор блюд был огромен, и постоянно приходилось что-то рекомендовать, рассказывать о составе и способах приготовления. Пока Алан справлялся, но очень волновался, боясь ошибиться.

Кроме того, миссис Хорн отчего-то явно невзлюбила его: она намеренно придиралась к каждой мелочи, отчитывала за любое неверное, по ее мнению, движение, критиковала даже походку. Во время сервировки в зале то и дело слышался ее громоподобный голос: «Маршалл! На тридцать пятом месте нож лежит не параллельно вилке!» «Маршалл! На сорок втором край тарелки закрывает ложку! Что за работник! Безобразие!» Алан вздрагивал и бежал исправлять «оплошность»: поправлял нож и вилку, хотя они располагались абсолютно параллельно друг другу; передвигал тарелку, хотя ее край находился в двух сантиметрах от ложки… Разумеется, все это он безропотно терпел…

Звонок будильника заглушил тяжелый вздох. Саид на соседней кровати сел, бессмысленно тараща глаза.

— А? Что? Уже утро?

— Да, уже утро, — ответил Алан.

— Ох, не выспался… — простонал араб. — Еще бы поспать… Ты иди первый умывайся.

— Ладно, — Алан соскочил с кровати и направился в душ.

Рабочий день, пятый по счету, проходил спокойно, без происшествий. Отработали завтрак и обед, накрыли к ужину. Пассажиры, поодиночке и компаниями, подходили на свои места. Алан привычно бегал между кухней и залом, и, несмотря на сосредоточенность, успевал наблюдать за руководителями и их сопровождающими. Побороть собственное любопытство он был не в силах: ведь вряд ли когда-нибудь еще ему выпадет шанс оказаться в окружении важнейших персон с разных планет!

Уже в первые дни он заметил, что главы планет держались обособленно друг от друга. Неофициальное общение между ними было полностью исключено, официальное — сведено к минимуму, ограничено практически лишь приветствиями. Алан знал, что так предписывает межпланетный дипломатический этикет, так как иное поведение считалось бы некорректным по отношению к отсутствующим здесь первым лицам других цивилизаций. Прочие члены делегаций не были связаны столь жесткими правилами, но и они в большинстве предпочитали находиться в своем кругу и вели себя сдержанно. Полной свободой пользовались только журналисты.

Их было пятнадцать — десять молодых людей и пять девушек, и в отличие от строгих и серьезных советников и министров, всех, как на подбор, в возрасте за сорок, самому старшему из представителей прессы не было и тридцати. Разумеется, они тоже не имели права на вольное общение с официальными лицами, зато друг с другом обращались весьма непринужденно, по-свойски; и вообще воспринимали путешествие на «Галилее» не как работу, а как веселое приключение. Из-за столов, которые обслуживал Алан, даже за обедом и ужином то и дело слышались шуточки и приглушенный смех, а уж на вечернем обслуживании эти господа развлекались вовсю — спорили, хохотали, танцевали…

А вот принц Рилонда, несмотря на свою молодость, на «вечерке» не появлялся. Зато часто и подолгу простаивал на обзорной площадке зимнего сада, совершено один, у огромного, от пола до потолка, иллюминатора, и задумчиво смотрел на звезды. Принц вообще был удивительным человеком: мягкость и доброжелательность в общении с людьми необъяснимым образом сочетались в нем с отстраненностью и закрытостью. И еще одно странное явление заметил Алан: насколько Рилонда был приветлив с посторонними, настолько же — отчужден, отгорожен от собственного отца…

Столик атонского короля располагался рядом со столиком вергийских журналистов, и Алан имел возможность наблюдать, как во время еды принц всегда молчал, никогда не вступая в разговор, а если монарх обращался к нему с вопросом, отвечал односложно, глядя не на отца, а в собственную тарелку, и лицо его при этом каменело. Создавалось впечатление, что даже находиться рядом с королем принцу в тягость. Наследник атонского престола явно предпочитал пребывать в одиночестве, и Алан не раз замечал, как плещется в глубоких черных глазах принца безысходная тоска…