Понял я это, когда отца не стало. И сейчас, глядя на сидящую передо мной женщину, которая ничего, кроме скуки и раздражения, во мне не вызывала, я в который уже раз вспомнил его слова.

Казимир делал ненастойчивые попытки восстановить отношения, но я был тверд. Я больше не хотел этого шалуна в своей жизни. Дорожки наши разошлись надолго. Мы встречались в доме родителей на семейных праздниках, я познакомил их с Алиской. Казимир даже однажды жил у меня с неделю, устав от семейной жизни, на которую, впрочем, никогда не жаловался. Сказал лишь, что она его достала. Лена держалась по-дружески. Сказала, что Алиса очень мила. Иногда она мне звонила – узнать, как жизнь. Старая подруга…

Когда умерла Алиса, брат ввалился ко мне пьяный, едва держась на ногах, с литровой бутылкой водки, и сказал, глядя на меня своими круглыми глазами маленького Казимира:

– Прости, брат! Ну, сволочь я, согласен! Подонок! Хочешь, дай мне в морду! На, бей! – Он подставил лицо, и я дал ему щелбан в лоб, как когда-то в детстве, после чего он с ревом бежал жаловаться маме. – Еще! – потребовал он.

Я сгреб его за ворот куртки, потащил на кухню. Он со стуком поставил на стол бутылку, упал на табурет.

Я был рад ему. История та уже давно выветрилась и забылась. Я был полон новой боли, и мне очень кстати пришлось его плечо. Мы надрались тогда, как пацаны-малолетки. Я глушил боль, глотая стакан за стаканом, и был благодарен Казимиру. Он, обнимая меня и похлопывая по спине, повторял:

– Ну, чего ты, братуха, все об… ораз… – Он никак не мог выговорить слово, а я все не мог понять, что он пытается сказать. Ему наконец удалось произнести раздельно, по складам: – … Об-р-ра-зуется! Все еще будет… вот увидишь… чесс… слово!

Я заливал в себя водку, чувствуя его теплую руку на спине, слушая вполуха его бормотание, и меня, кажется, стало отпускать. Разжался жесткий кулак внутри, разверзлась пустота, и резко защипало в глазах. Утробные, какие-то животные, страшные звуки исторглись из моей гортани.

– Поплачь, поплачь… – бубнил Казимир, наливая новый стакан. – Сейчас полегчает… бывает, жизнь… она, брат… такая! Давай, не стесняйся… ты крутой, я знаю, я против тебя говно… всегда был… ты… я тобой всегда восхищался… ты пра-а-а-иль-ный, а я – ш-шелупонь! Засранец! Против тебя… Если бы ты только знал, Артюша, как я тебя люблю!

Удивительно, мы сдружились после того случая. Нас потянуло друг к другу как магнитом. Мы словно поняли, что ближе и роднее у нас никого нет. Все, что нас разъединяло, казалось, ушло с возрастом.

Назвать удачной семейную жизнь брата не повернулся бы язык. Ему, желчному, раздражительному, острому на язык, нужна другая женщина – соперница, лидер, амазонка, с которой можно было бы со страстью скандалить и бросаться посудой. А Лена вечная жертва, тонкослезка, с ней неинтересно и скучно.

– Аж скулы сводит, – пожаловался он однажды. – Дурак, что ее отбил! Надо было жениться на Светке, с такой не соскучишься!

Училась у них на курсе забубенная оторва по имени Светка, с которой у него что-то было. Надо, не надо… Кто может сказать, что надо и чего не надо? Один писатель, язва и остроумец, заметил, что мы, подводя итоги, никогда не жалеем о том, что сделали, а только о том, чего сделать не успели.

Казимир брал у меня ключ от квартиры и приводил сюда своих женщин. Я, чертыхаясь, мыл посуду после их романтического ужина и стаскивал в стирку постельное белье, обещая себе, что – все! Хватит! Баста! Но Казимир просил, и я не мог отказать, стоило ему сказать, что его достала семейная жизнь, что он завидует моей свободе… А однажды он повторил слова отца: «Ты должен быть мне благодарен» – и не понял, почему я рассмеялся.

А потом как-то так получилось, что Лена стала жаловаться мне на Казимира. Брат пользовался моей квартирой для тайных свиданий, она рыдала мне в жилетку. В итоге оба осточертевали мне настолько, что я переставал отвечать на их телефонные звонки. Тогда под предлогом обеспокоенности за мои здоровье, судьбу и быт они начинали искать встреч, чтобы проявить братско-сестринскую заботу, все возвращалось на круги своя и катилось дальше по наезженной колее. Они оба буквально сели мне на голову.

Иногда Лена приглашала меня в «Белую сову» пообщаться. На кофе. После знакомства с Алисой ей захотелось поговорить на тему моего будущего.

– Ты не обижайся, – сказала она, глядя на меня кукольными глазами небесной голубизны, – эта девочка… она очень милая, но слишком проста для тебя. Ты… – Она окинула меня оценивающим взглядом. – Ты – респектабельный, солидный, а она… простушка.

Я едва не рассмеялся – она забыла, какой сама была в возрасте Алисы! И почувствовал досаду: Алиска – трудяга, а эта… домохозяйка, но считает, что имеет право по-родственному попенять и открыть мне глаза. Черт бы вас всех подрал!

– Неужели у тебя это серьезно? – спросила Лена.

– Пора остепеняться, заводить семью, – ответил я дурашливо. – Ты-то сбежала, бросила меня…

– Нет дня, когда я бы об этом не жалела, – призналась она, и кончики губ поползли вниз, превращая идеальные черты в гротеск.

– Да ладно! – отмахнулся я, чувствуя нарастающую досаду от никчемного разговора. – Рассказывай!

– Ты ничего не знаешь…

Тут, к счастью, зазвонил мой мобильный. Я срочно понадобился на работе, без меня там было просто не выжить. Я с облегчением извинился, прикоснулся к Лениной щеке, на миг ощутив приторный запах ее духов, и ушел.

А когда случилось… это, она пришла ко мне, принесла какие-то кастрюли, стала насильно кормить, расплакалась. Обняла меня, застыв на долгую минуту, обдавая запахом знакомых духов. Позже я понял, что стоило мне захотеть…

– Что стряслось? – спросил я деловито, косясь на настенные часы. – Опять драма?

– Я давно хотела тебе сказать… Я очень виновата перед тобой.

– Лена, о чем ты! Я тебя давно простил, успокойся.

– Артем, я… даже не знаю…

– Да в чем дело? – не выдержал я. – Что-то с Костиком?

– Нет! То есть… да. Ты знаешь, как он тебя любит! Артем, я давно собиралась тебе сказать… – Она замолчала, сцепила руки на столе, взгляд – затравленный, голос – испуганный, какой-то дребезжащий, и после паузы выстрелила: – Артем, Костик – твой сын!

– Что? – не понял я. – Костик…

– Костик – твой сын! – повторила она отчаянно.

– Как… мой? – по-дурацки спросил я. – А… Казимир знает?

– Знает. Всегда знал, еще тогда. Он заявил, что ты на мне не женишься, тебе не нужны дети, что для тебя главное карьера!

– И ты мне ничего не сказала?!

– Я боялась! – выкрикнула она. – Я была глупая испуганная девочка, ты стал у меня первым, я ничего не понимала в жизни! Казимир… он мне проходу не давал! Он дарил мне цветы, он меня… носил на руках, все время говорил, что любит, а ты… ни разу не сказал, что любишь! Ни разу! – Она наконец дала волю слезам.