— Отчего не женишься?

— Не хочу.

Шитолицый расхохотался, запрокинув лицо, и олени на его щеках отпрянули от змея.

— А парни славные, — повторил он. — Наверное, ждут от отца наследства — панцирей или железных рубах. Эй ты, — тунгус развернул оленя в ту сторону, где стоял Ябтонга, — есть у тебя железная рубаха?

Пока старший сын терялся, открывать ли ему рот для ответа, ответил отец:

— Хорошее железо дорого стоит. Не нажил еще…

— Пока наживет — состарится. Да и зачем наживать таким здоровым парням?

Ябто понимал, о чем говорил тунгус. Он сам не получил в наследство доброго оружия — отец по большей части предпочитал войне охоту. Панцирь светлого железа с желтой птицей на груди и островерхую железную шапку, добытые во время похода к верховьям Йонесси, отец потом променял на стадо в сто голов — он хотел стать оленеводом и навсегда уйти в тундру. Но в тот же год всех оленей прибрал мор.

В юности широкий человек мечтал об этом панцире, тайком доставал его и рассматривал желтую птицу.

Когда отец умер, Ябто не дал деревянной кукле, вырезанной в память о нем, ни капли свежей крови с охоты, ни куска мяса — дух отца расплачивался за глупость и унижение сына, проявленные в смертном теле. И после слов тунгуса он вдруг подумал о том, будет ли сыт после смерти.

Когда не на что купить доброе оружие, его можно добыть войной. Но подходящей войны боги не посылали широкому человеку, кругом жили и кочевали либо сильные, либо бедные. Эти мысли кратким остатком ветра пронеслись в его голове.

— Может быть, ты знаешь, где можно взять хорошее железо так же легко, как глухаря с ветки? — спросил он почти с издевкой.

Тунгус вновь рассмеялся и, внезапно прервав хохот, сказал голосом, в котором Ябто не услышал и отголоска смеха:

— Знаю.

Недолго они глядели друг другу в глаза.

— Поедем ко мне, — наконец произнес Ябто. — В лабазе много мяса. Будь моим гостем, Железный Рог.

* * *

По случаю приезда старого знакомца был праздник. Котлы кипели, и сытный дух плыл над тайгой.

Там в большом чуме за едой тунгус рассказал широкому человеку, что еще в месяц налима он гнал сохатого и загнал в чужие угодья. Добыча была слишком хороша, чтобы ее бросить, и Железный Рог бежал, не жалея груди. Зверь уходил туда, где горы становились выше и обрывались рекой. Сил в нем оставалось немного — стрела, попавшая на излете в заднюю ногу, только пробила кожу, но увязла наконечником в плоти, и жизнь уходила из сохатого, как вода из крохотной дыры в котле. Напротив, лыжи тунгуса шли споро, он перешел с бега на мерный шаг, и шел по следу, ожидая последнего верного выстрела.

Железный Рог был выносливее любого зверя — мог преследовать добычу или врага несколько дней без сна и еды. Он был одинокий охотник, живший там, где пожелает остановиться его душа. Он происходил от семьи известного рода Кондогир, за ним оставались угодья, но если Железный Рог и появлялся в родных местах, то тайком, как вор. Родичи давно его прокляли.

Лучшим его удовольствием было найти товарища для малого набега — для хорошей войны у тунгуса не было войска.

За годы после смерти отца и матери он накопил столько кровников, что мог в любой миг ждать засады. Но жизнь бродяги его радовала. Железный Рог любил опасность, ему нравилось догонять, выслеживать и скрываться. И потому тунгус не заботился, что гору мяса, которую он добудет сейчас, нужно тащить домой, — дом будет там, где он сделает последний выстрел. Тунгус выроет углубление в снегу, соорудит балаган из трех палок, небольшой ровдуги, которую он носит за спиной, бересты и камней, и будет жить один с огнем, есть мясо, жаренное на рожнах, или сырое…

Сохатый уже давно не показывался, но по следу Железный Рог видел, что зверь падал на передние ноги. Красные точки сопровождали след. Путь шел на подъем, к округлой вершине сопки тунгус поднимался, не ускоряя шага, — он знал почти наверняка, что на другой стороне горы лось сдастся. Он увидел зверя на плоской вершине — сохатый стоял боком, подставив все огромное тело под выстрел, и чутьем большого охотника Железный Рог понял, что зверь отдаст жизнь без последней схватки. Тунгус достал большую вильчатую стрелу, и оперение легло на тетиву.

Лось поглядел в последний раз на человека и — исчез. Охотник опешил — ведь он лишь на мгновение опустил глаза. Тунгус бросился по следу, и то, что увидел он, повергло его в еще большую оторопь.

* * *

Пробуравив толщу снега, огромный зверь катился по крутому склону — уже почти мертвый. К зверю, крича, бежали люди. Они были с луками, и, вглядевшись, тунгус увидел стрелы на теле лося, много стрел…

Люди — их было четверо — окружили нежданную добычу. Один из них, подошел к неподвижному зверю и большим ножом перерезал горло, чтобы выпустить из тела остаток жизни.

Эти четверо говорили на языке, который Железный Рог знал так же хорошо, как свой, — то были остяки, называющие друг друга «кет» и предпочитающие собак ездовым оленям.

Рысьим слухом тунгус уловил слова, означавшие крайнее удивление. Какое-то время он раздумывал, стоит ли спуститься вниз и поспорить о добыче, но вскоре понял, что делать этого не стоит.

Из низины поднимался густой дым, какой бывает от множества чумов, и, наверное, эти люди — лишь малая часть тех, кто остался в стойбище. Но в тот день тунгус удивлялся не в последний раз.

К тем четверым шел пятый, кривоногий, низенький, еще крепкий старик. В его голосе был треск падающего дерева, и он сказал громко, будто нарочно для того, чтобы его услышал тот, кто скрывался на вершине сопки:

— Гнал — и бросил гнать. Нехорошо. Накажет его бог… Идите за нартами…

— Это был Тогот! — почти кричал тунгус в лицо Ябто. — Понимаешь, Тогот!

— О… — промолвил широкий человек. — О…

Каждый народ делал железо по своему умению, но остяки превосходили в этом умении всех, а Тогот — превосходил всех остяков. Он говорил с железом, как с любимым псом, и железо повиновалось ему. Ходил слух, что Тогот ведет свой корень от переселившихся в преисподнюю охотников на земляных оленей, отчего он так же, как эти люди, кривоног и ничтожен ростом, а самое главное — видит нижнюю часть земли лучше, чем ее поверхность.

Тогот кочует в поисках рыжего камня, так же как другие люди кочуют за стадами, либо в поисках изобильной добычи. Потому никто не знал, где живет старик. Он одевал в железо аринов, ассанов, югов, — всех, в ком жила остяцкая речь, и просил лишь о том, чтобы его работа не уходила к чужим.

Но, почитая Тогота, как великого шамана, люди соблазнялись огромной ценой, которую иноплеменники давали за ножи, пальмы, панцири и железные рубахи. К тому же остяки погибали в войнах, и работа старика уходила в добычу победителя — так о нем узнали все, и остяцкое оружие светлого железа стало во всей тайге признаком богатого наследства, а остяцкий скребок лучшим подарком невесте.