представление о глубине и размахе «второй экономики» Грузии, а также приводит некоторые подробности о сути деятельности дельцов и спекулянтов. Что теперь должно быть ясно, так это то, что слияние легальной экономики Советской Грузии с подпольной позволило организаторам хищничества использовать предоставленные им возможности для паразитического поведения. Грузинская «мафия» в то время, как ее описывает Суни, была «сложной сетью предпринимателей, политиков и преступников, которые управляли при Советах большей частью “второй экономики”» [Suny 1994: 326]. Это похоже на определение Ваксбергом советской мафии как всех тех, кто защищал незаконную деятельность по присвоению государственного богатства и перераспределению его между взаимно заинтересованными кликами вплоть до Брежнева [Vaksberg 1991; Reddaway, Glinski 2001]. Однако подобные определения понятия «мафия» слишком широки для того, чтобы иметь смысл [Serio 2008]. Коррумпированный полицейский или коммунистический чиновник могли защитить незаконное предприятие от внимания закона, но не всегда имели стимулы брать на себя риск взыскания долгов или предпринимать меры по наказанию разоблачителей либо обманщиков. Таким образом, пусть даже опыт позволяет утверждать, что такая точка зрения может оказаться чревата неясностями, я ограничиваю свое рассмотрение мафии криминальным аспектом: под это определение подпадают те, кто обладал ресурсами насилия, которые можно было использовать в какой-либо сфере деятельности для продажи защиты, и действовал как альтернативная форма управления.

Рейтер отмечает, что двумя основными последствиями нелегальности экономической деятельности являются не имеющий исковой силы характер неформальных контрактов и затраты на услуги посредников, связанные с обеспечением соблюдения участниками этой деятельности взятых ими на себя обязательств [Reuter 1985]. Эти проблемы проявляются в приведенных выше примерах из жизни «второй экономики» Советской Грузии и обеспечивают спрос на тех, кто обладает навыками разрешения споров, ресурсами насилия для обеспечения соблюдения соглашений и имеет для того соответствующие возможности. Однако из вышесказанного не следует, что кто-то обязательно удовлетворит этот спрос. Само по себе наличие развитой «второй экономики» не порождает мафии. Необходимо предложение: наличие людей с необходимыми навыками разрешения споров, обеспечения защиты и, по сути, насилия. Воры в законе оказались преступной группой, которая имела для удовлетворения соответствующего спроса конкурентное преимущество. У них уже наличествовали приобретенные ранее активы – свидетельствующее о респектабельной жесткости фирменное наименование, включающий в себя предписанные санкции и награды кодекс чести, а также ритуалы, перенесенные из субкультуры ГУЛАГа за тюремные стены. В какой-то степени они были главными представителями не только уголовной субкультуры, но и антисоветской контркультуры в целом [Dobson 2009].

Восходящая к репрессиям ГУЛАГа 1930-х годов долгая история воров в законе позволила им создать себе почти мифическую репутацию в более поздний советский период, когда разочарование в коммунистическом режиме усилилось. А еще они обладали необычными навыками, которые не могли не быть привлекательными для спекулянтов черного рынка, которые, как мы видели, могли действовать по всей территории советских республик: у воров в законе уже была налажена практика как тайной передачи информации на большие расстояния, так и принудительного исполнения их решений [Varese 2001]. Трудности с безопасной передачей информации и в преодолении возможных проблем с агентами являются для нелегальных предприятий одной из самых серьезных проблем роста, поскольку такие предприятия не могут открыто рекламировать свою деятельность или брать на себя агентские расходы по географическому расширению операций [Reuter 1985]. Воры в законе как общесоветское явление занимались подобными проблемами десятилетиями и могли перенести свой опыт во «вторую экономику».

Хотя это противоречило духу их первоначального кодекса, согласно Плеханову [Plekhanov 2003] и Хамфрису [Humphreys 2002], воры в законе использовали эти свои навыки для того, чтобы оказаться вовлеченными в советскую «вторую экономику». Оба автора утверждают, что основной функцией воров было быть посредниками между коррумпированной бюрократией и «второй экономикой» незаконных бизнесменов и стимулировать доверие через обеспечение защиты. Хамфрис [Humphreys 2002: 109] также утверждает, что конкуренция между вымогающими у «второй экономики» деньги из ее прибыли хулиганами, бандами и другими криминальными элементами регулировалась ворами в законе, действовавшими как ее крыша, по решению которой та или иная группа могла получить признание, завоевать репутацию и успешно действовать. Без видного криминального авторитета во главе рэкет, связанный с предоставлением защиты, всегда был бы уязвим и мог оказаться вытесненным с конкретных рынка, территории или из области экономики. Теперь обратимся к тому, как выглядит предложение услуг мафии, удовлетворяющей спрос на защиту, арбитраж и доверие в советской «второй экономике».

Предложение: воры в законе в Советской Грузии

Сталинские дни массового тюремного заключения как до, так и после Второй мировой войны были головной болью следующих советских лидеров. Сталин умер в 1953 году. В первые пять лет после его кончины из лагерей было выпущено четыре миллиона заключенных, а к 1960 году ГУЛАГ оказался в пять раз малочисленней, чем накануне смерти Сталина [Dobson 2009:109]. Влияние вернувшихся из лагерей пронизывало все общество. Субкультура ГУЛАГа предоставила альтернативный набор ценностей и поведенческих норм, которые некоторые молодые люди находили привлекательными и достойными подражания. Это также оказало непосредственное влияние на рост числа преступлений и организацию преступных групп. В конце 1950-х годов преступность резко возросла, и «воры-рецидивисты», как их называли, были проблематизированы опубликованной Монаховым официальной монографией на эту тему [Монахов 1957]. В 1959 году прокурор Челябинской области в центральной России писал: «опасность рецидивистов… состоит в том, что они создают преступные группировки, в которые вовлекают других лиц, ранее не судимых, главным образом из числа молодежи» [Добсон 2014: 142]. Эти преступные банды вполне могли быть первыми ростками советской мафии, как я определил ее ранее, и Грузия не была застрахована от их влияния.

Став в 1972 году первым секретарем ЦК КП Грузии, Шеварднадзе поставил своей целью решение всепроникающих проблем преступности и коррупции, возникших в предыдущие десятилетия. Постановление ЦК КПСС от 1973 года было направлено на усиление борьбы с воровством. Доклады о результатах этих мероприятий были представлены в 1980 году и вновь в 1981 году. В отчете за 1981 год говорится о сохраняющихся «сложности и трудоемкости» расследования имущественных преступлений и краж. Однако в период с 1977 по 1980 год число раскрытых преступлений возросло[26]. В докладе также говорится, что на основании предыдущих постановлений была проведена оперативная работа по компрометации «так называемых воров в законе и тех, кто поддерживает воровские традиции»[27]. В ходе расследования их образа жизни, связей, преступных намерений и служебного положения в тот год было арестовано двадцать воров в законе.

Эти воры в законе упоминаются в отчете по имени или кличке, предполагающим особую известность. Они действовали в составе организованных преступных групп. Многие из этих групп были