на посредника. Звонки потенциальному респонденту без предварительной договоренности практиковались редко. Во время поездок велся дневник исследований. В нем я собирал записи бесчисленных неофициальных бесед и неофициальных интервью, которые, хотя и не цитировались в книге непосредственно, помогали в некотором роде добираться до сути проблем в исследовании и вырабатывать идеи.

В ходе исследовательских поездок был собран целый ряд вспомогательных источников. В него входят судебные дела осужденных за мафиозную деятельность и данные Генеральной прокуратуры. Я провел несколько недель в архиве Центрального Комитета Коммунистической партии Грузии, а также искал материалы в архиве Министерства внутренних дел, который, к сожалению, не был упорядочен. Я использовал официальные публикации правительственных учреждений и НПО, в том числе информационных центров Пенитенциарной службы Грузии, Министерства юстиции, Народного защитника (омбудсмена) Грузии, Международной пенитенциарной реформы, проекта «Гармония», Национального демократического института и Информационного центра кавказских исследований. Центр транснациональной преступности и коррупции в Тбилиси предоставил мне доступ к архиву газетных материалов, посвященных преступности в Грузии.

Основным источником информации явились комплекты полицейских досье на отдельных воров в законе и их сообщников, полученные из Департамента особых заданий и подразделений по борьбе с организованной преступностью в Тбилиси и Кутаиси. Всего было собрано более 400 досье. Из них 279 были пригодны для моих целей. Они охватывают примерно 80 % всех известных полиции грузинских воров в законе. Количество информации в досье варьируется от человека к человеку. Она была закодирована вместе с материалами судебных дел для того, чтобы создать базу данных по различным соответствующим индивидуальным признакам. Некоторые из этих данных представлены на протяжении всей книги. До этого источника данных было трудно добраться. Я провел много времени, посещая различных людей из полиции и взаимодействуя с ними, чтобы завоевать их доверие и получить от них информацию. Там, где упоминаются полицейские досье, я использую аббревиатуру ПБОП для обозначения Подразделения по борьбе с организованной преступностью и год создания соответствующего документа. Когда я говорю об упомянутых в документах конкретных лицах, то использую только инициалы последних – из уважения к тому факту, что не получил от них разрешения использовать эту информацию лично. Подобным же образом я использую только инициалы тогда, когда меняю имя интервьюируемого в целях соблюдения анонимности.

В зависимости от типа источников я подходил к их анализу по-разному. База данных, созданная на основе полицейских досье и судебных дел, была проанализирована с помощью программного обеспечения для статистического и сетевого анализа.

Данные интервью были закодированы и проанализированы на предмет их содержания и повторяющихся в них тем. Кодирование происходило по системе «от общего к частному» и следовало стратегии «разбиения на блоки» [Miles, Huberman 1994: 52], что позволило классифицировать данные в соответствии с содержащимися в них переменными величинами, например, по запасам ресурсов или по поддержанию незыблемости границ и, если возможно, по взаимосвязи между этими величинами. Архивные материалы были тщательно проанализированы, что дало возможность дополнить исследование соответствующей значимой информацией, касающейся конкретных вопросов, в частности ресурсов и внешних связей. Аналогичный процесс был проведен с отчетами НПО и различными информационными базами данных, включая огромный архив газетных статей East View из Восточной Европы, доступ к которому мне предоставил Оксфордский университет.

Вопросы обоснованности

В отношении концепций и источников, используемых в этой книге, необходимо сделать ряд уточнений. Во-первых, такие термины, как «организованная преступность» и «мафия», семантически перегружены [Naylor 1997; Woodiwiss, Hobbs 2009; Albini, Mclllwain 2012]. В частности, их использование имеет смысл, когда они связаны с этническими маркерами, такими как «русский», или «грузин», или «итальянец», либо когда существуют четкие институциональные и политические цели, связанные с борьбой с обозначаемыми ими явлениями [Smith, Dwight 1976; Finckenauer, Waring 1998; Sheptycki 2003]. Конечно, о возникновении угрозы организованной преступности в постсоветских странах, как внутри этих стран, так и на международном уровне, может быть написана еще одна полноценная книга (см. в качестве хорошей отправной точки [Serio 2008]). В отличие от Северной Америки, где понятие «организованная преступность» сформировалось еще в конце XIX века [Woodiwiss, Hobbs 2009], в Советском Союзе полиция преследовала «групповую преступность» и «воров-рецидивистов» до тех пор, пока в 1980-х годах ее внимание не переключилось на новую угрозу – «организованную преступность».

В этой книге упомянутые термины не воспринимаются некритически. В соответствующих местах в ней будут рассмотрены некоторые случаи использования и злоупотребления угрозой «организованной преступности» в Грузии и полезность «мафиозного мифа» как для политиков, так и для преступников (см. главы 4 и 8). Однако в других случаях, как уже говорилось ранее, я буду использовать термины «организованная преступность» и «мафия» только в строго аналитическом смысле, для того чтобы обозначить различие между двумя сюжетами – монопольной продажей защиты (мафия) и монополией на предоставление любого другого незаконного продукта или услуги (организованная преступность), – оба из которых основаны на применении насилия.

Что касается источников, то, во-первых, к изложенным в интервью самоотчетам о событиях, связанных с организованной преступностью, следует относиться с осторожностью. Я подходил к каждому собеседованию с учетом этого, проводя в некоторых случаях дополнительные интервью, если чувствовал, что необходимы дополнительные вопросы или прояснение какой-либо неясности. Каждое слово, сказанное в интервью, я воспринимаю не как объективное отражение реальности, но как ее восприятие конкретным респондентом, дающим интервью иностранцу, и именно с этой оговоркой использую эти интервью на протяжении всей книги. Тем не менее, прежде чем использовать какой-либо элемент интервью в своей работе, я пытался сопоставить поведанные мне истории с рассказами других людей, часто имевшими место в неформальных беседах, и, если это вообще возможно, с газетными репортажами, полицейскими документами и официальными отчетами.

В частности, я старался проверять сообщения сотрудников правоохранительных органов. Такие люди часто могут дать очень подробные и убедительные отчеты о деятельности и структуре преступного мира. Однако на то, что они говорят, очень влияют как их конкретная жизненная и трудовая траектория, так и ситуация, в которой проходит интервью. В связи с широко признанной и успешной реформой полиции в Грузии сотрудники правоохранительных органов часто источали уверенность в себе и, конечно, стремились поговорить с иностранным исследователем о том, «как Грузия это сделала». Между тем рядовые граждане были, что неудивительно, обеспокоены масштабами происходящих в стране судебных преследований, легкостью организации прослушек и все новыми и новыми преступлениями «мафиозных организаций». Это создавало трудности в обеспечении баланса имеющихся в наличии респондентов. Я сумел частично обойти эти трудности, ведя записи неформальных бесед в исследовательском дневнике, с тем чтобы составить обзор взглядов, альтернативных взглядам правоохранительного сообщества.

Я также вовлекал всех респондентов в разговоры об их собственном жизненном опыте за