мошенничества и арбитраж в конфликтах и спорах. Забегая вперед, в 1990-е годы, скажу, что такие фабрики, как завод фруктовых соков Тержолы, [19] оказались в эти годы не у дел. Большая часть советской промышленности в Грузии оказалась разрушена. А ее оставшиеся в живых представители, такие как, например, крупный производитель мороженого в Гурджаани на востоке страны, обнаружили, что, хоть вся частная экономическая деятельность и стала законной, государство оказалось слишком слабым, чтобы защитить от вымогателей законные доходы от нее. Точно так же, как подпольный фруктовый сок Тержолы в 1970-х годах, мороженое Гурджаани в 1990-х годах попало под протекцию местного вора в законе [R9]. В обоих случаях воры в законе делали одно и то же: обеспечивали защиту. Главным изменением за это время стал масштаб спроса на эту защиту и лежащие в его основе причины.

Устойчивость преступной сети доверия, такой как «воры в законе» в Грузии, в немалой степени зависит от поддержания разнообразного и глубокого объединения ресурсов. У мафии такие ресурсы чаще всего находятся путем получения дани или фиксированной ренты в обмен на какую-то услугу, прежде всего защиту и разрешение споров в легальной и нелегальной экономических сферах. Условия обзаведения такими ресурсами и влиянием в Грузии как до, так и после распада Советского Союза оказались в высшей степени благоприятными, но по совершенно разным структурным причинам. В советский период явная сила государства и криминализация огромных областей экономической деятельности означали, что те, кто занимался деятельностью в области «второй экономики», рисковали подвергнуться суровому наказанию и по определению не могли обратиться к государству для разрешения конфликтов или обеспечения защиты своих доходов. В постсоветский период, напротив, слабость государства означала, что, хотя права собственности и частная экономическая деятельность теперь разрешались, они оказывались не защищены государственными институтами – полицией и судами – или развитым коммерческим правом и необходимой юридической помощью.

По этим причинам в данной главе утверждается, что в Грузии существовал высокий спрос на услуги воров в законе. В первую очередь эти услуги заключались в предоставлении защиты и разрешении споров. В этом смысле они представляли собой не своего рода симптом социальной дисфункции, а альтернативный государству институциональный механизм снижения трансакционных издержек в условиях недоверия между взаимодействующими субъектами [Gambetta 1993]. Будь то защита, разрешение споров, устрашение или другие действия, предоставляемая услуга проистекает из наличия какого-то на этих субъектов влияния – это влияние обычно называют рэкетом. На постсоветском пространстве оно было удачно зафиксировано с возникновением такой метафоры, как крыша [Humphreys 2002; Volkov 2002]. «Крышевание» включает в себя взятие объекта под свое покровительство и, таким образом, несет идею предоставления универсальной защиты, которая может проявляться по-разному. Например, коррумпированность советского режима означала, что крыша часто могла быть высокопоставленным чиновником, который был способен защитить нелегальные предприятия за долю от их прибыли [Ваксберг 1992]. В механизме обеспечения физической защиты преступники могли найти себе нишу или создать собственные крыши и рэкетирские предприятия [Plekhanov 2003].

Воры в законе имели на рынке крыш конкурентное преимущество, поскольку состоялись как создававшийся десятилетиями бренд и обладали на всей советской и постсоветской территории коллективной репутацией, важным фрагментом которой были жесткость и справедливость. Эта репутация была отполирована их аскетическим кодексом чести и мифологизированной историей самопожертвования в советских трудовых лагерях. Вопрос репутации я рассмотрю в главе 8. Здесь же подробно расскажу о том, чем занимались воры в законе, приведу доводы в пользу того, что в своей деятельности они, по сути, представляли собой мафию, как в позднесоветский период 1980-х годов, так и в постсоветский период вплоть до 2003 года. Прежде всего я обращусь к источнику спроса на их услуги в советское время: «второй экономике» Грузии.

Спрос: «вторая экономика» в Советской Грузии

Несмотря на стремление к полностью командной экономике, позднее советское государство по ряду причин не имело полной монополии на собственность. Во-первых, оно само прошло через «либеральные» фазы, когда была проведена некоторая приватизация. К 1960-м годам 10 % ВНП приходилось на легальные частные источники, главным образом в сельскохозяйственном секторе [Feldbrugge 1989: 307]. Во-вторых, чрезмерным регулированием и объявлением противозаконным огромного спектра деятельности, связанной с «частнособственническими», как их называли, тенденциями, государство загнало в подполье большую долю частной экономической деятельности. В этом разросшемся до огромных размеров подполье незаконная экономическая деятельность не могла регулироваться государством по определению.

Фактическое отсутствие государственной монополии на все формы обмена в поздний советский период привело к требованию доверия при совершении незаконных экономических операций. Особенно это касалось Грузии. В постсталинский (после 1953 года) период Советская Грузия стала одной из самых коррумпированных республик. Ее «вторая экономика» имела огромные масштабы, и коммунистическое правительство СССР часто выделяло ее как место, которое необходимо очистить от нечестных элементов. Как утверждает Гроссман: «Грузия имеет удручающую репутацию… По форме эта деятельность может не сильно отличаться от того, что происходит в других регионах, но в Грузии она, кажется, осуществляется в беспрецедентном масштабе и с непревзойденными размахом и смелостью» [Grossman 1977: 35]. Однако, хотя подобное часто просто утверждается как факт, общеизвестно, что оценить размер «второй экономики» по сравнению с другими аспектами человеческой деятельности достаточно трудно.

Методы измерения размера «второй экономики» включают в себя корреляцию легального дохода на душу населения с зависимыми от дохода переменными, такими как покупаемые в государственных магазинах товары [Grossman 1998: 39], расчет количества затраченного в частной экономической деятельности труда [Treml 1992], использование данных обследований домашних хозяйств из официальных и неофициальных источников [Grossman et al. 1991] и расчет роста ВВП на основе изменения потребления электроэнергии, предполагая, что случаи, когда последние опережают первый, указывают на активность «второй экономики» [Kaufmann, Kaliberda 1996]. Объединив вышеприведенные подходы, Алексеев и Пайл [Alexeev, Pyle 2003] рассматривают указанные источники данных. Они оценивают «вторую экономику» 1989 года как 22 % ВВП Советского Союза, с вариациями по республикам. Масштабируя полученные Гроссманом [Grossman 1991] данные обследования домашних хозяйств и добавляя их к своим результатам, Алексеев и Пайл пришли к выводу, что наряду с Азербайджаном, Казахстаном и Узбекистаном Грузия имела самую большую в Советском Союзе «вторую экономику» с 33 % ВВП, производимыми за пределами закона.

Этот результат согласуется с общепринятыми представлениями, современным мнением и историческими исследованиями Советского Союза [Law 1974; Sampson 1987; Grossman 1998]. Согласно Экедалю и Гудману, в смысле черного рынка Грузия была «непревзойденной» [Ekedahl, Goodman 2001:10] и, по словам Ламперта, «самой печально известной» [Lampert 1984:372] среди закавказских республик. Фельдбрюгге утверждал, что вышеназванные республики занимали по части коррупции «особое положение», добавляя: «особенно Грузия» [Feldbrugge 1989: 309]. Сравнивая