Я рассмеялся.

— Это так, побочный эффект! Не обращай внимания. Одна из сестер оказалась чересчур самонадеянной и нетерпеливой. Честно говоря, не ожидал ничего подобного. Так все спокойно было. — Со вздохом я посмотрел на море. — Кстати, они уверены, что Ана где-то рядом. С чего бы это?

— Как это с чего? Яхта уже, почитай, как на подходе. Если эти не поторопятся, то отправятся рыбу кормить.

— Откуда ты знаешь, что на подходе?

— Так видно же ее! — Она посмотрела на мое непонимающее выражение лица и пояснила: — На той стороне пост есть. — Она кивнула в сторону бухты. — Там всегда человек дежурит, это старинное правило. Вон, видишь мачту? — рукой показала Дара на непонятную мне палку, торчащую на далеком противоположном от меня утесе, замыкавшем бухту, с болтающимися на ветру цветными флажками. — Сигнал уже давно подняли, сразу, как только заметили.

Внизу спешно удалялось судно Ордена. Описав пологую циркуляцию, почти во всю ширину узкого залива, яхта, набирая ход, устремилась прочь. Людей на палубе видно не было.

Едва только первые волны открытого моря взорвались облаками брызг, встречая выскочившее им навстречу судно, как из-за каменистого склона появилось другое, смутно знакомое — длинный темный корпус и такая же длинная, почти во всю длину палубы надстройка. Яхта Уров. Ошибиться было невозможно — в отличие от орденской яхты, на невысокой мачте бились три длинных вымпела цветов семьи — значит, Владыка на борту.

Незваные гости, не меняя курса, уходили в море, забирая к югу. Уры рванули наперерез, но было ясно, что догнать беглецов они уже не успевали: суда обладали сравнимой скоростью, и, возможно, у Уров и был шанс настигнуть не желающих встречи с ними монашек, но это могло занять очень много времени. Какое-то время яхты шли вместе, затем судно Сама отвернуло и начало длинный разворот к родной гавани.

— Ну что, пошли встречать? — спросил я Дару.

— Мне нельзя на причал. Я здесь подожду Хозяйку.

— А почему на причал нельзя?

Дара равнодушно пожала плечами.

— Так принято. У каждого свое место в доме. Пока хозяин или Владыка не велел, то нечего шляться там, где тебе не место.

— Логично, — согласился я, подумал и добавил: — Но я же тоже вроде хозяина? Так?

— Конечно, Илия! — почему-то испугалась женщина.

— А раз так, то пошли. Мне с тобой спокойней. Прикроешь меня, если что.

— Как скажете, — по-моему обрадованно ответила моя опекунша, и мы зашагали к лестнице.

Считается, что женщины от природы более эмоциональны. Это не совсем так. Их разум мало отличается от мужского, но плавает он в совершенно других морях. Если мысль у мужчины — стремительный фрегат, рассекающий морскую гладь, то у женщины — это тот же корабль, но болтающийся на валах океанской зыби под переменчивым небом, готовым в любой момент обрушить на сверкающую под ласковым солнцем палубу снежный шквал. Когда девочка, наделенная даром — будущая скелле — взрослеет, то растет вместе с ее природной сущностью и размер зыби вокруг фрегата сознания. Даже искрящаяся под солнцем водяная гора может быть украшена пенным гребнем, обдающим лица окружающих ледяными брызгами. И то, что считается обычным делом для простых женщин, смертельно опасно для избранных. Незримыми связями свободный изначально корабль оказывается спутан с болтающимися в небе аэростатами, мечущимися по волнам буями и огромными тяжелыми сетями, скрыто бороздящими глубины океана. Одно неловкое движение капитана, управляющего судном на непокорной стихии, и скачет рывком воздушный шар, якоря цепляются за подводные скалы, ныряют захлебываясь под воду разноцветные буйки. Сколько деревень было сожжено и сколько людей погибло из-за неосознанного движения разума одаренных девочек, волею судьбы не обнаруженных вовремя старшими скелле.

Огромная часть воспитания потенциальных волшебниц, особенно в раннем возрасте, — бесконечная муштра и дрессировка, направленные на то, чтобы капитан будущего фрегата научился править кораблем неосознанно, рефлекторно, сохраняя его на верном курсе независимо от бушующего вокруг океана. Да и сам океан не остается прежним — особыми упражнениями, приемами, а позже и прямым воздействием на гормональную систему будущие скелле учатся делать его размеренно скучным и предсказуемо стабильным. Только так можно овладеть собственным даром или проклятием, как кому повезет. Только так скелле могут научиться применять его тогда, когда они сами решат это сделать, а не тогда, когда внезапно натянувшаяся связь, например во сне, разнесет в клочья комнату вокруг спящей девочки вместе со всеми ее обитателями.

И это еще не все. Успешно освоившая, честнее сказать, пережившая подобное воспитание женщина уже может считаться скелле — конечно же, после того, как даст присягу Ордену. Но для того, чтобы не просто справиться с сомнительным даром, а еще и научиться эффективно владеть им, требуются долгие годы тренировок совершенно иного рода, чем-то напоминающие обучение игре на музыкальном инструменте — гаммы, гаммы и еще много раз гаммы. К несчастью, и здесь есть большая проблема. Она в том, что инструмент у каждого свой — уникальный. И порой никто до определенной степени не может помочь ученице, как мастер игры на рояле иногда ничего не может подсказать тому, кто стремится освоить индийский ситар.

Истинные скелле — те, кто пусть и не в совершенстве, но овладел искусством, и составляют ядро Ордена. Эти женщины — суровые ветераны сражений с собственной природой, то, что пугает и власти, и обывателей своей нечеловеческой мощью и искаженной психикой. Они в любой момент готовы решительно защищать то, чему дали обет, вступая в Орден. Их незримое присутствие ощущается повсюду — и в экономике, и в военном деле и политике. Пусть оно и бывает чаще всего пассивным, как присутствие ядерного оружия, но от этого кажется только еще более пугающим.

Скелле никогда не смогли бы сохранить свое влияние, если бы оно основывалось лишь на страхе. Была еще одна часть владеющих искусством, которая, по мнению многих, отыскала свое истинное предназначение. Еще давно, задолго до Катастрофы и Второго Поворота, скелле были просто монашеским орденом, посвятившим себя медицине и помощи людям. Те из них, кто оказался не только достаточно талантливыми, чтобы справиться с даром, но и достаточно сообразительными, отправлялись в Университет. В далекой древности это почтенное учебное заведение было полным соответствием земных тезок, давая студентам знания в целом наборе гуманитарных и точных наук. После Второго Поворота и запрета артефактной магии Университет быстро угас, съежившись до медицинского факультета. Тот технологический уровень, на который откатилось человечество Мау после Катастрофы, уже не требовал настолько глубоких знаний, как до нее. К счастью, это не коснулось человеческой природы. Она осталась такой же сложной, как и у высокомерных повелителей науки древнего мира. Как результат — медицина сохранила свое значение и осталась последним прибежищем высших знаний о природе, оказавшихся на этот раз полностью в руках новой касты избранных — скелле.