У родительских друзей тоже двое детей. Взаимное общение доставляет всем радость. Рождественские каникулы проводятся на снятой в аренду ферме. Детский талант приспосабливаться к обстоятельствам поражает мать. Ее сын учится в том же классе, что и старший мальчик приятельской четы. Их младший сын еще не ходит в школу. Дочь возглавляет четверку, но умеет считаться и с желаниями мальчиков. В команде со старшим мальчиком друзей она играет в футбол, неуклюже спотыкаясь о кочки в траве. В другой команде — ее брат и младший мальчик. Таким образом, силы команд равны. Комбинации меняются, как в танце: за столом она садится рядом с братом. В играх берет под свою опеку младшего мальчика и сражается с ним против двух других.

Летом обе семьи едут на машинах во Францию, захватив с собой огромные палатки, стулья и столы. В самом конце широкой долины посреди заснеженных гор они — то чертыхаясь, то покатываясь со смеху — ставят палатки, натягивают тенты, выносят стол, восемь стульев и начинают хозяйничать. Читают газеты, пьют тепловатое пиво, фанту и вино. Мать и дочь готовят закуску, которую потом красиво раскладывают на обернутых в фольгу теннисных ракетках. Соседи по кемпингу под наблюдением, им придумывают прозвища и биографии. Четверо детей отправляются на поиски бассейна. Во главе вышагивает дочь в синем купальнике, с завязанным полотенцем вокруг талии. За ней следуют мальчики с ластами и мячом. Вдали мерцает вода.

За ужином отец интересуется, удалось ли им с кем-нибудь познакомиться. Два старших мальчика качают головами:

— Они говорят по-французски! Считают нас странными. Они нас не понимают.

— Хотя и смотрят на нас, — поясняет младший. — Тот, с челкой на глазах, все время зыркал на нас. А потом все шептался со своими дружками. Ты видела?

Девочка кивает.

— Это они на тебя смотрели! Ты наше секретное оружие! Ты должна заманить их к нам, тогда у нас будут друзья. Если сработает. Ты поймаешь одного, а я выскочу вперед и крикну: я ее брат! Bonsoir!

Они умирают со смеху, согнувшись пополам над тарелками с жареной картошкой.

Темнеет. Вчетвером они отправляются на площадку перед входом в кемпинг. Там можно поиграть в настольный теннис и попить колы за мраморными столиками. Там собирается молодежь. Мальчики надели майки с надписями «Аякс» и «Барселона», а девочка юбку.

— Пошли на охоту! — смеется она.

Родителям тоже не сидится на месте, и они решают прогуляться в соседнюю деревню. Они используют задний выход, не желая посягать на молодежную территорию. На обратном пути, однако, они заявляются прямо к столику, где их чада играют в карты. Болтая наперебой, дети бросают мимолетный взгляд на родителей и тут же снова увлекаются игрой.

— А я говорю, что тебе надо станцевать на столе! Стриптиз!

Дочь смеется:

— Надо сочинить песенку и исполнить ее здесь. Тогда они будут слушать.

— Лучше футбол, — серьезно говорит старший мальчик. — Это всем интересно. Организуем турнир. А то эти французы только дурачатся там, изображая игру в пинг-понг.

— Зато нам есть чем заняться, — говорит дочь. — У меня идея: если они увидят, как нам весело, они сами подойдут и познакомятся. Вот тут-то мы их и сцапаем.

Она тасует карты, которые всегда при ней, координированными движениями больших пальцев ловко маневрируя половинками колоды, и раздает.

Младший мальчик молчит. Он смотрит на девочку и чуть ли не с благодарностью берет свои карты.

— Merci, — шепчет он. — Для начала давайте говорить по-французски. Tu es mon amie.

Родители бредут обратно к палаткам. Детские голоса — высокие, низкие, бурчащие, стрекочущие, вперемешку с воплями и смехом — отдаляются и растворяются в вечерних звуках. Отец откупоривает бутылку. Начинается ожидание.

Десятая вариация представляла собой маленькую четырехголосную фугу. Не настоящую, думала женщина. У темы не было постоянного противосложения, да и с самой темой приключалось не так уж много всего — никакой инверсии, ракоходного движения, метрического уменьшения или увеличения. Тридцать два такта были слишком тесны для подобных трюков. Четыре голоса в разных положениях поочередно исполняли одну и ту же мелодию, при этом ни разу не перебив друг друга, словно отдавали дань уважения каждому голосу. Живой разговор.

Раньше ее отношения с фугами не складывались. Слишком интеллектуально, слишком продуманно. Мучения с аппликатурой, чтобы сыграть все голоса легато. Чувство стыда, когда после недельных трудов вдруг обнаруживалась инверсия, которую ты прежде не замечала. Замысловатые украшения в невозможных положениях, мизинцем и безымянным пальцем, в то время как остальные пальцы играли мелодию или держали аккорд.

Теперь фуга — мое спасение, думала женщина. Никакая другая форма не требует столь безусловного внимания и в столь малой степени взывает непосредственно к чувству. Фуга редко бывает трогательной или красивой. Фуга — это скрупулезно возведенное сооружение, слой за слоем, без изъянов в конструкции.

Она работала над голосоведением. Следила за тем, чтобы отчетливо слышалось вступление каждого голоса, даже если это касалось среднего. В этой дружеской беседе слово предоставлялось каждому. Нижний голос вступал первым и пел четыре такта в одиночестве. Это был единственный голос, который на протяжении всей фуги лидировал в разговоре, противопоставлял себя другим голосам, подзадоривал их и поддерживал. Голос, на котором держалась пьеса.

Есть вещи, которые тебя пугают, не столько своей сложностью, сколько своей странностью, думала женщина. К подобным «вещам» относилась одиннадцатая вариация. Странной была прежде всего техника. В содержании не было ничего сверхъестественного: нисходящие гаммовые пассажи в трехдольном размере, преобразующиеся через четыре такта в восходящие восторженные трезвучия. Но их нужно было брать неудобной рукой, в искривленном положении. Если бы у нее был клавесин с двумя мануалами, было бы легче? Или если бы она сидела так же низко, как Гленн Гульд? Если бы убрала крышку за клавиатурой?

По сути, это была задача спортивного характера. Женщина спорт не любила; чем бы она ни занималась, она всегда испытывала чувство неловкости и стеснения.

Спорт в ее жизнь привнес сын. Когда ему еще не было двух, он прекрасно имитировал увиденных по телевизору метателей ядра, даже их беспомощное подскакивание по кругу после броска. С четырех лет он увлекся футболом, с той знакомой женщине страстью, которую она питала к музыке. В местный футбольный клуб принимали только с шести лет. Мальчику пришлось провести долгие годы в мучительном ожидании. Накануне летних каникул женщина поехала с ним в спортивный магазин «Йоро» за формой. Белые штаны с красными лампасами. Бутсы марки «Пума», прошитые самим Йоханом Кройфом.

На траве мальчик был бесстрашен. Он блаженствовал. Подобно пальцам обеих рук в одиннадцатой вариации, дети беспрестанно мешали друг другу на миниатюрном футбольном поле. Жажда владения мячом, жажда удара, загоняла их в штрафную площадку. Никакой тактики, одно лишь желание забить гол. Каждую субботу женщина с восхищением наблюдала за ними. Дочь стояла рядом. После тренировки они вместе ели крокеты в зловонной столовой, где сын, казалось, чувствовал себя как дома в гостиной. У продавца крокетов был всего один зуб, и, по словам сына, спал он под прилавком. Он рассказывал об этом чуть ли не с завистью. Зачем выходить в свет, когда можно жить рядом с футбольным полем?