В комнате стояли две односпальные тахты, туалетный столик с выдвижными ящиками и гардероб. Каждый шаг вблизи шкафа выдавал адский звон находящихся внутри него металлических вешалок. Уэнди решила украсить комнату плакатом Гэндальфа в рамке, который до сих пор висел в подвале.

Девочки будут жить рядом с ней, они будут болтать и сплетничать на кухне, а в случае плохого настроения подкрепляться греховной пищей. Она часто баловала себя ею для поднятия духа. Иногда Макс и Рошан удостаивали ее чести разделить с ними заказанную на дом трапезу. Конечно, это доставляло ей удовольствие, но ничто не может сравниться с приездом ее девочек. «Дорогих девочек» — как она сказала бы еще несколько лет тому назад.

Двоюродная бабушка оставила Уэнди этот дом в Тафнел-парке. Он был заполнен большими коврами с витиеватыми узорами и печальными мебельными атрибутами шестидесятых годов из жаростойкого пластика. Уэнди благодарила судьбу за то, что у нее прочная крыша над головой, но дом наводил на нее тоску и уныние. Она совершенно не занималась его обстановкой и не имела возможности проявить себя в новом окружении. У нее постоянно не хватало денег, и единственное, что она могла сделать, — это постелить на пол несколько индийских половичков. Все вокруг напоминало о тетушке Барбаре. Узкой, поднимающейся на четыре этажа полукруглой лестнице дома требовались молодость и энергия девушек Хейсти.

* * *

Руфа и Нэнси прибыли на следующий день. До станции их доставил Роджер, а Нэнси все еще ругала Руфу за то, что она оставила свой «вольво» в Мелизмейте.

— Маме машина нужна, что бы она ни говорила, — сказала Руфа. — Что же касается нас, то попасться на глаза в вышедшей из моды развалюхе еще хуже, чем вообще не иметь автомобиля.

Она хотела сэкономить, проехав на метро, но Нэнси настояла на такси.

Уэнди встретила их у самого дома, утопая в слезах. Она не видела «своих девочек» с похорон Настоящего Мужчины и не могла не разрыдаться.

Добрая, терпеливая Руфа взяла инициативу в свои руки и заварила чай в тесной кухне позади приемной. Нэнси сидела за столом и приканчивала миндальные дольки, а бедная Уэнди сотрясалась от рыданий. На похоронах она была одной из дюжины безутешных женщин. Руфа сочла, что было бы правильно дать ей выплакаться без соперниц.

Две чашки чая и пакет печенья «Мэриленд» привели Уэнди в чувство: она высморкала свой распухший красный нос и повела девушек наверх. Обе пришли в восторг от своей комнаты.

— Какая чистая! — вздохнула Руфа.

— И божественно теплая! — воскликнула Нэнси. Она сбросила рюкзак на одну из кроватей и кивнула на плакат Гэндальфа. — Твой пожилой родственник?

Уэнди восторженно хихикнула. Так ее дразнил Настоящий Мужчина.

— Ванная на лестничной клетке, а внизу есть другой туалет. Боюсь, вам придется пользоваться им вместе с моими жильцами.

— А сколько их? — спросила Нэнси.

— Всего двое.

— Секс?

— Не в коридоре, — торжественно проговорила Уэнди. — Слишком много шума.

Нэнси рассмеялась.

— Я имею в виду, кто они — мужчины или женщины?

— Оба — мужчины. — Жильцы Уэнди были ее головной болью, но во взгляде Нэнси она не прочла ни капли интереса. — Рошан занимает половину верхнего этажа. Он — индус из Лестера, журналист. Он — гей.

— О! — Интерес Нэнси пропал. — Полагаю, другой — его партнер?

Уэнди напустила на себя важность.

— Я вовсе не возражаю, что Рошан — гей. Единственное, что мне не нравится, так это когда люди захватывают места общего пользования — он постоянно натирает в ванной мазью свою грудь. А когда вода становится горячей, котел вновь начинает работать с самого начала.

— Может быть, нам установить расписание?

— Да я пыталась. Но он не обращает на это никакого внимания. И Макс тоже. Кстати, он не его партнер.

Нэнси, глаза которой вновь засверкали, спросила:

— А он что, тоже гей?

— Совсем наоборот. Мне пришлось ввести правило — «секс запрещен», когда я то и дело встречала на кухне разных девушек. Он работает в Би-Би-Си и, как утверждает, пишет роман.

Нэнси подняла брови, глядя на Руфу.

— Возможно, это скорее твой тип.

— Он бывает очень милым, — невинно протараторила Уэнди, — правда, когда бреется — а делает он это нечасто, — то оставляет в умывальнике целую кучу мелких черных пятен. И кроме того, Макс — единственный, кто может проследить, если вы оставили что-нибудь в холодильнике, и не надейтесь, даже если отметите, что продукт принадлежит вам, что это его остановит. Рошан, напротив, за километр не подойдет к моей кухне. Да что там… У него даже свой холодильник и микроволновая печь.

Руфа не очень следила за этим потоком накопившихся претензий. Она жестко противостояла Нэнси.

— Не вздумай влюбляться в кого-либо из них. Я запрещаю.

— Где тонко, там и рвется, говаривал Настоящий Мужчина. Я постараюсь, но сердцу не прикажешь.

— Тогда держи свое сердце под контролем, или у нас ничего не получится.

Нэнси вздохнула и закатила глаза.

— Тяжелый ты человек. Сначала оставляешь автомобиль, потом заставляешь меня надевать панталоны, а теперь говоришь, чтобы я не влюблялась.

Руфа открыла рот, чтобы продолжить спор, но заметила удивление на лице Уэнди.

— Я умираю с голоду, — быстро проговорила она. — Не заказать ли нам к ужину пиццу?

Она отнюдь не умирала с голоду, но надеялась, что пицца отвлечет Нэнси от стремления завязать не сулящий никаких дивидендов роман. И это сработало: еда была — после любви — любимым развлечением Нэнси. Она поглощала куски ветчины и ананасовую пиццу с радостным причмокиванием, в то время как Руфа рассказывала Уэнди о Брачной игре.

— Не слишком ли опрометчиво приезжать в Лондон, чтобы выйти замуж за мужчин, которые еще даже не сделали предложения? — спросила Уэнди.

— В том-то и дело, — ответила Нэнси с деловым видом. — Мы даже не знакомы со своими мужьями. Не знаем даже, кто они.

— По… нимаю… — произнесла с запинкой Уэнди.

— Добиться цели нам будет трудно, — сказала Руфа. — Прежде всего нам понадобится проникнуть туда, где они подвизаются. Непреодолимых препятствий этому нет. Разумеется, нам нужны новые платья. Настоящий Мужчина говорил, что можно проникнуть куда угодно, делая вид, что вы там свой человек.

Уэнди смотрела на девушек. На обеих были джинсы и свитера из джерси, и тем не менее они сильно отличались друг от друга. Отливающие золотом волосы Нэнси падали ей на плечи. Несмотря на январские холода, ее облегающий черный свитер имел глубокий вырез. Волосы Руфы были тщательно заплетены в косу. Ее джинсы были хорошо наглажены, а свитер имел морской покрой. Девушки были восхитительны, но очень трудно было вообразить их на каком-либо из великосветских вечеров, фотографии с которых Уэнди видела в газетах.