организованному и осмысленному сопротивлению, нуждался в дополнительном управлении изнутри. Так, в недрах спецслужб возник план использования для этих целей неформальных лидеров — вожаков уголовной среды. Идея, конечно, не оригинальная, но получившая в лагерной России совершенно новое, особое развитие.

О выполняемой ими высокой политической миссии сами воры в законе наверняка не догадывались. Вероятно, не представляли об этом и рядовые сотрудники в лице охранников, оперсостава и даже начальников лагерей из числа сотрудников милиции. Их старшие братья с Лубянки — мастера интриги и обладатели абсолютного «социального слуха» — использовали созданную надстройку уголовной среды в точности с задачами текущего момента. Не случайно невостребованность воров в законе в годы резкого сокращения лагерей после смерти Сталина и разрушения ГУЛАГа привела к безжалостным гонениям законников и почти полному их уничтожению.

Узнаем ли мы когда-нибудь имена авторов этого изобретения? Вряд ли. Негласная работа остается тайной за семью печатями, даже если меняется не только экономическая ситуация, но и политическая ориентация спецслужб. Агент — он при любом начальнике агент, будь то Генсек или Президент…

История трансформации воровских традиций во многом объясняется положением в стране. Кодекс чести законников действовал в неизменном виде до конца тридцатых годов. Война и ужесточение режима содержания в лагерях изменили некоторые незыблемые понятия. Считая защиту Отечества святым долгом, немалое число авторитетов взялось за оружие (нельзя забывать, что часть воров довоенной формации вышла из беспризорников и не имела закоренелой антисоциальной установки), других вынудила взяться за кирку или лопату лагерная администрация. Третьих не устраивали столь завышенные требования и аскетизм. Круг стойких, правильных воров становился все меньше. Появились термины, означающие степень отступничества законников: «польские» — занимающиеся постыдной для клана торговлей и спекуляцией, «гнутые» — не выдержавшие давления администрации и согласившиеся изменить принципам, «ссученные» — сотрудничавшие с лагерным начальством, «автоматчики» — вызвавшиеся пойти на фронт, «одни на льдине» — одиночки, не признающие никакого закона…

«Цеховые» распри существенно подорвали авторитет воров в законе в преступной среде. Но самый сокрушительный удар по законникам был нанесен в конце пятидесятых годов, когда лидер партии Никита Хрущев разоблачил культ личности Сталина и по всей стране началась массовая реабилитация. Государству, сократившему число заключенных, нужно было что-то делать с их «поводырями». В этот период использовалась хорошо зарекомендовавшая себя в сталинское время практика так называемого публичного покаяния. Только если раньше она применялась к подозреваемым в соучастии «врагам народа», то теперь самобичеванием и раскаянием должны были заниматься матерые уголовники.

Публичный отказ от своих преступных званий мог помочь вору выжить. Других же ждала незавидная участь. Специальные колонии (методы у карательной машины нисколько не изменились) теперь создавались для уголовной элиты. Наиболее стойкие последователи воровских законов оказывались в особых ИТК и режимных тюрьмах, где они, по образному выражению одного из зэков, «грызли друг друга». Появились «прошляки» и «развенчанные» из-за своего отступничества воры, многие гибли, не желая идти на компромисс. Результат такой политики не замедлил сказаться. По данным МВД СССР, уже к началу шестидесятых годов в местах лишения свободы осталось лишь около трех процентов некогда могучего клана воров.

Почти десять лет законники ведут законспирированное существование и не оказывают заметного влияния на криминальную среду. Ситуация меняется в начале семидесятых.

Из информационно-аналитических материалов МВД России: «Разрушение экономических механизмов сталинской эпохи, коррупция в партаппарате и секторе государственного управления привели к появлению подпольных предприятий, расплодили спекулянтов, взяточников, расхитителей. Имея доступ к дефициту, мошенники различного масштаба попадали поле зрения уголовных авторитетов. Лидеры преступной среды получили надежный и перспективный источник доходов, а дельцы теневого бизнеса имели порой такие огромные прибыли, что без сожаления делились незаконными барышами с ворами и их эмиссарами».

Тщательно скрываемые и ретушируемые официальной пропагандой социальные деформации привели к становлению и росту организованной преступности. В Грузии и Узбекистане регистрировались первые случаи похищения детей из богатых семей с целью получения выкупа. В Киеве, Риге, Ленинграде и Москве появились дерзкие банды, убивавшие подпольных миллионеров-цеховиков, собирателей антиквариата, валютчиков, готовящихся к отъезду в Израиль евреев. Паразитировавшие на грабежах этой части населения авторитеты-уголовники начали именовать себя ворами в законе. Впервые в оперативных справках и агентурных сообщениях появились упоминания о ставших впоследствии знаменитостями преступного мира Монголе, Японце, Угрюмом, Махо, Балде, Рафике Сво, Дато Ташкентском и других носителях возрождавшейся воровской идеологии.

В это время, по данным ГУБХСС МВД СССР, свою власть на дельцов-теневиков распространяют так называемые «жуки». Они предлагают себя в компаньоны, вкладывают средства в «цеха», обеспечивают подпольных бизнесменов контрразведкой, занимаются сбытом и охраной соучастников. Каждый «жук» имеет влияние на конкретный регион и контролирует его через приближенных с помощью шантажа, угроз, подкупа. Не ограничиваясь рэкетом дельцов, некоторые «жуки» сами становятся дельцами.

Участившиеся ограбления крупных расхитителей, вымогательства у них денег под угрозой разоблачения, уничтожения имущества и похищения детей способствовали усилению корпоративности хозяйственников, толкнули их на сотрудничество с авторитетами или сращивание с преступными организациями. Партнерство становилось взаимовыгодным. Возродилось и понятие «вор в законе». Причем новые воры не только воспользовались званием, но и частично приняли идеологию законников прошлых лет.

Часть старых воров, из числа возрождающих уголовные традиции, соблазненная большими доходами при минимальном риске, отошла от прежних правил и начала жить исключительно за счет преступного бизнеса. Активизация уголовных сообществ предполагала организацию защиты от государства, предусматривала вовлечение в незаконные комбинации сотрудников правоохранительных органов, работников различных ведомств и министерств, осуществляющих контрольные функции. Для этих целей использовался общак, создаваемый при преступных сообществах.

Расширение противозаконной деятельности, как в региональном, так и в хозяйственном плане, привело к проблеме распределения сфер влияния. Возникла потребность в образовании третейского суда, своеобразного межведомственного арбитража, функции которого взяли на себя воры в законе. Примером такой «справедливости» может стать история конфликта наперсточников, игравших в аэропорту Минеральные Воды, и банды рэкетиров, решивших обложить их налогом. Наперсточники обратились за помощью к московскому вору в законе и пригласили его для разбора. Законник прибыл из столицы в Пятигорск и решил спор в соответствии с воровскими принципами и понятиями. Конфликт был исчерпан.

Пирамида организованной преступности росла и упрочнялась, очем говорили практики-профессионалы. Но официальная пропаганда продолжала утверждать, что в СССР нет почвы для возникновения мафии. Увеличивалось и число генералов преступного мира.

Точное число воров в законе не назовет никто. А если и назовет, то обязательно с оговоркой — по оперативным данным. Учет клана законников сыщики ведут по сообщениям агентов и сведениям, поступающим из тюрем и исправительно-трудовых колоний. В отличие от других общественно-политических организаций хорошо законспирированный воровской орден предпочитает не афишировать свои тайны.

По данным МВД, в