Я бросаюсь наутек и прячусь за надгробным памятником в виде ангела: еще не хватало, чтобы меня поймали под окном пришелицы, которую Сестры почему-то скрывают от всех остальных. Когда спускаются сумерки, я иду к воротам, охраняющим тропу через Лес. Снег за ними снова гладкий и ровный, никаких следов пришелицы. Ничто не выдает ее присутствия среди нас.

Я обхожу стороной жилые дома, похлопывая себя по рукам, чтобы согреться, и направляюсь к холму. Там, стараясь не поскользнуться на обледеневших ступеньках, я поднимаюсь на смотровую вышку и окидываю взглядом Лес: вот бы разглядеть его край…

Но вокруг лишь темнота.

Всю жизнь я строила догадки о мире за забором, о Лесе. Конечно, я спрашивала себя, что может быть за его пределами и правдивы ли истории моей мамы об огромном мире, существовавшем до Возврата. Мы даже не знаем, есть ли забор по другую сторону деревьев, кончаются ли они где-нибудь. Быть может, мы лишь желток яйца, Лес — белок, а где-то есть еще один забор — скорлупа? Или же Лес тянется бесконечно, населенный одними Нечестивыми? Отчасти я была уверена, что, кроме Леса, на нашей планете ничего нет.

Кроме Леса и Нечестивых.

Гадала я и об океане. Но мне никогда не приходило в голову пойти и узнать, бросить деревню и ту единственную жизнь, которую я знала. В школе нам говорили, что за забором нет ничего, ради чего стоило бы рисковать жизнью. После Возврата людям пришел конец, и мы последний оплот человечества.

Разумеется, это неправда. Габриэль — вернейшее тому свидетельство. И хотя все вокруг заметено снегом, а я стою на высокой башне, обдуваемой всеми ветрами, мне ни капельки не холодно. Я слишком взволнована и не чувствую мороза. Жизнь за забором существует, и у меня есть доказательство! Вновь и вновь я задаю себе один вопрос: как это изменит нашу жизнь?

Там, снаружи, есть целый мир. Теперь мы стали его частью. Это страшно и чудесно.

Я сижу у окна своей кельи и барабаню пальцами по столу. Я вся в нетерпении. Ноги выбивают по полу бешеный ритм. Я не свожу глаз с забора, выискивая мать. Только это позволяет мне хоть ненадолго забыть о пришелице Габриэль и выбросить из головы мысли об ее поиске.

Недавний разговор с Сестрой Табитой показал, что она следит за мной, но я все равно не могу усидеть на месте, не могу унять любопытства. Один раз я даже выбиралась на улицу и ходила к окну Габриэль: проверяла, не смогу ли как-нибудь забраться наверх. Но в ее комнате теперь всегда темно, а шторы плотно закрыты.

Я видела пришелицу лишь однажды, в тот день, когда она стояла у окна в своем ярко-красном жилете. Теперь я начинаю волноваться, думаю, что с ней случилась беда. Но она точно в соборе, это видно по поведению Сестер: они собираются тесными группками, перешептываются и подозрительно косятся на тех, кто не допущен в кружок избранных. Воздух похож на туго натянутую тетиву.

Я становлюсь безрассудной в своих попытках найти пришелицу — и знаю, что испытываю терпение Сестры Табиты. Ничего не могу с собой поделать. Это как лихорадка. С Трэвисом мне видеться запретили, и теперь все мои мысли о Габриэль.

Я рассудила так: ради знания о том, что находится за Лесом, можно и рискнуть.

Стук в дверь возвращает меня к действительности. Сестра Табита хочет поговорить и прислала за мной одну из молодых Сестер. Мы идем сначала в святилище, расположенное в самом сердце собора, а оттуда в крыло, куда разрешено входить только избранным.

Это конец? Неужели я делаю последние шаги в своей жизни? Неужели мне пора расплатиться за свою любознательность и упрямство? Интересно, когда Сестра Табита поведет меня на поляну среди Леса, где несколько веков назад давили виноград, стану ли я молить ее о прощении?

Однако Сестра Табита в кабинете не одна. Сначала меня ослепляет яркий солнечный свет, он льется из трех больших окон, выходящих на деревню. Рядом с Сестрой стоит, крепко стиснув кулаки, Гарри. Моя первая мысль: «Трэвис умер». Недавно мне сказали, что ему стало хуже, а теперь вот передо мной стоит его брат. Вид у него такой внушительный и серьезный, что коленки подгибаются.

— Есть новости, — говорит Сестра Табита, и я молча киваю: горло уже разъедают едкие слезы.

— Гарри просит твоей руки, Мэри.

Я вскидываю голову и невольно хмурю брови от удивления и гнева. Невероятно! Почему же он сделал это только сейчас, а не раньше, когда его предложение могло что-то изменить и я могла ответить согласием? Когда я еще не знала настоящей любви и согласилась бы выйти замуж за человека, которым просто восхищаюсь?

— Но Союз… — выдавливаю я.

Нет, мне это снится.

— Я вас благословляю. И твой брат тоже, — говорит Сестра Табита. — Как жена и мать, ты принесешь деревне гораздо больше пользы, нежели как Сестра. — Она сверлит меня пристальным взглядом. — Мы обе знаем, что в Союзе тебе не место.

Мир начинает бешено вертеться вокруг меня, а мне даже уцепиться не за что. Думать я могу только о Трэвисе и той ночи, когда мы лежали в одной кровати. Разве после такого я смогу быть с его братом?

— Вы поженитесь весной, в Райскую седмицу, — продолжает Сестра Табита. — Вместе с Трэвисом и Кассандрой, — добавляет она непринужденно, словно и не догадываясь, что разбивает мне сердце.

— Но мой долг перед Господом… — начинаю я, хотя не верю ни в какого Господа.

— …ты исполнишь его, помогая деревне воспитывать новое поколение, — заканчивает она за меня.

Сестра Табита имеет в виду, что я буду рожать детей от Гарри. При мысли об этом внутри все сжимается в комок. Я вспоминаю его руки под водой в то утро, когда заразили маму. Я вспоминаю, какими неестественно белыми и мягкими для мужчины они мне показались.

Я открываю рот, чтобы отказаться от ухаживания. Но потом до меня доходит, что таким образом я навсегда свяжу свою судьбу с Союзом Сестер, обреку себя на долгую никчемную жизнь в этих стенах, на служение Господу и Сестре Табите до конца своих дней.

Мысли ураганом вертятся в голове: я пытаюсь сообразить, что лучше — стать женой Гарри или Сестрой. Ни то ни другое не приблизит меня к Трэвису.

— Оставить вас наедине? — спрашивает нас Сестра Табита.

Я перевожу взгляд на Гарри, ничуть не переживая, что всем своим видом излучаю боль, ярость и отчаяние. Он ласково смотрит на меня, разжав кулаки, и явно хочет подойти ближе. Я вся напрягаюсь и дрожу.

Удивительно, почему я еще не рычу, как загнанный в угол зверь. Гарри медленно поднимает руку, то ли чтобы утешить меня, то ли чтобы защититься, — да какая разница! — а я невольно отшатываюсь.

Его взгляд становится глубже, тверже, и он качает головой.

— Нет, — говорит он и молча выходит за дверь.

Меня уводят обратно в комнату, где я падаю на кровать и рыдаю, колотя себя руками по бедрам и дергая за волосы. В конце концов я сворачиваюсь в клубок на полу у камина.