Ведь из множества других пленников он единственный и в страшных норах Аралхамада не сдался, не опустил руки, а продолжал тренировать свое тело и тайком совершенствовать искусство метания ножей, вернее, теперь уже дротиков, которые он изготовил из кусков сталактита. И ждать подходящего момента для побега, даже в таком униженном положении заставив мальчишку-фаворита помогать себе, — раздобыть план выхода из подземного города, которым он в конце концов воспользовался.

Несмотря на прошедшие с момента их расставания шесть лет, Аполлон тоже узнал его сразу, хотя в первый момент постарался не подавать виду. Но это-то Арнольд умел — читать по глазам, по мимике лица, даже по движению бровей. Он прошел выучку у самого Саттара-ака, который стал Всемогущим магом не только благодаря знаниям всяческих наук, но и знанию человеческой природы, умению использовать её в своих целях.

Всемогущий учил:

— Тебе придется когда-нибудь людьми управлять, а до того люди тобой управлять станут. Учись их чувствовать. Понимать без слов.

И Арнольд понял: своего бывшего товарища он может не бояться. Пока.

Аполлон и в самом деле ему обрадовался. Он просто не привык выставлять напоказ свои чувства. Друзей здесь он не имел, но, как и всякая живая душа, в них нуждался, хотя и не признавался в этом даже самому себе. Но все же воскликнул глумливо:

— Посвященный Алимгафар! Рад тебя видеть! Сердечно рад!

— Товарищ капитан…

— Согласитесь, лейтенант, что наш мир тесен. От бывших дружков нельзя спрятаться и на Соловках!.. Ладно, ладно, не бойся, я на тебя зла не держу. Да и за что? Тогда тебе повезло, ты был надо мной. Теперь везет мне… Но я также помню, что остался жив только благодаря тебе. Ты ещё поймешь, что среди нашего брата не так уж много людей, которые помнят добро… Говорят, эти… аральцы все погибли? Старый шаман…

— Маг.

— Пусть маг. Так вот, старик это предвидел. Я случайно подслушал его разговор с надсмотрщиком. Спрашивал вроде невинное: не случалось ли трещин, не слышалось ли гула какого, обвала… А уж когда нам сверху бочонок вина спустили, тут и вовсе все на свои места стало. Говорят, вино было из лучших. Просто так, от нечего делать, не расщедрились бы. Я сам, правда, не пробовал. Не люблю, знаешь ли, отраву…

Он показал в улыбке мелкие острые зубы. Видимо, счел, что удачно пошутил.

— Кстати, а тебе как удалось бежать?

— Помогла одна женщина.

— Догадываюсь, кто. Та самая, которую эти безбожники боялись. А не она ли таки обрушила на сектантов эту гору? Батя говорил, подземные червяки предвидели именно такую погибель.

— Думаю, это все сказки. Слабая, хрупкая женщина…

— Да уж, слабая! Говорили, она все соки выжала… из их первого любовника!

Он жадно взглянул Арнольду в глаза, будто ожидая от него пикантных подробностей. Аполлон же не знал, что имя Наташи — нет, Ольги, Оленьки! было для Аренского таким же святым, как имя погибшего отца. Могли пройти годы, меняться правительства и идеи, но в его сердце всегда оставался уголок, куда он предпочитал не пускать посторонних.

Впрочем, и Аполлон был достаточно проницателен, чтобы не настаивать на продолжении щекотливой темы, а заговорил о том, что в настоящий момент волновало его куда больше.

— Мы с тобой люди друг дружкой проверенные, что важно для любой работы, а для нашей особенно. Через наши руки проходит такая информация, в которой важно не только отделить зерна от плевел…

На этом месте Арнольд от удивления даже открыл рот — откуда Аполлону знать такие слова? А тот продолжал, как ни в чем не бывало:

— Вот скажи, получив направление в такое на вид скромное подразделение, разве не испытал ты некоторого разочарования?

— Было дело, — кивнул Арнольд, припоминая между тем отблеск некоторого уважения в глазах чиновника, оформлявшего ему направление.

— Маленькая букашка больно кусает. Не все то золото, что блестит. Если бы ты знал, судьбы каких людей нам приходится держать в руках! И не только заключенных.

Он показал глазами наверх: мол, понимаешь, о ком я говорю?

Позднее, когда Арнольд ближе познакомился со своей новой работой, то как юрист изумился, а как человек, повидавший Аралхамад и то, что каторга делает с людьми, лишь пожал плечами: восемьдесят процентов заключенных доносили друг на друга.

— И все они сами предлагают свои услуги? — спросил он Аполлона.

— Как же, сами! — хмыкнул тот. — Хорошо, если четвертая часть от всех — добровольцы. С остальными приходится работать: тому пригрозил, этого лишним куском поманил. Это, брат, работа тонкая.

— Но кто-то же не поддается? — осторожно поинтересовался Арнольд.

— Встречаются, конечно, неисправимые, — сурово качнул головой Аполлон, но тут же в его глазах что-то зажглось. — Есть у нас один старик. Ленинградец, профессор. Старик не по годам, так-то ему всего шестой десяток. Вон староверов присылают — по документам восемьдесят лет, а сам ещё крепок, как дуб… Так вот старик этот ВАС…

Аполлон взглянул на своего лейтенанта — тот соображал, что означает аббревиатура — и напомнил:

— Вынашивание антисоветских настроений. Я сразу понял: такого не согнешь. Главное, самого от голода качает, а на кусок не идет. Он скорее язык себе откусит. А однажды я подсмотрел, как он утром, до подъема гимнастику делает. Веришь, как по сердцу наждаком! Хоть и враг народа, а какой человек! Думаю, как же ему помочь? Решил подкормить немножко. Стал брать у него уроки

— Уроки?! — вот откуда взялись "плевелы".

— А что, уроки! Ты у нас университет окончил, а у меня и двух классов не наберется. Хорошо Тонька-Ангел… чего ты уставился, проститутка такая была, читать-писать меня выучила… А без знаний так в капитанах и помрешь. Можно, конечно, какое-нибудь большое дело раскрутить, но все равно дальше майора малограмотного не пустят…

— Если хочешь, я тоже могу с тобой позаниматься. На рабфак поступишь, а там в училище…

— Ну, это потом, — пробормотал Аполлон, но больше к разговору о занятиях не возвращался.

Подумать только, это было четыре года назад! Арнольд прислал тогда Наташе восторженное письмо о своих впечатлениях от Соловков. Сумей прочитать его кто-нибудь из заключенных, решил бы, что новый лейтенант, мягко говоря, розовый идиот. Какими красками можно расписывать пламя костра в аду? Если ты, конечно, не один из чертей…

Аполлон посмеивался, что Аренский — из тех, кто смотрит, но не видит. А если и видит, то не принимает близко к сердцу, так что, в отличие от многих других, проживет сто лет, если, конечно, не окажется на месте своих теперешних подопечных. А от этого никто не застрахован. Люди говорят, что от сумы да от тюрьмы не зарекайся. На что Арнольд лишь огрызался:

— Типун тебе на язык.

Конечно, "ты" у них было только наедине, а при других только "товарищ капитан" и никакого панибратства. Аполлон был прав. Арнольд с самого начала от реальности как бы отключился — так учил его Саттар-ака. Называлось это медитацией, сосредоточением внимания на чем-то определенном. В его теперешнем случае — на работе.