вступил в революционную армию гусаром. В самом начале карьеры Мюрат привлекал к себе внимание шутовским поведением, яркими одеждами и исключительной храбростью. Он был хорошего телосложения, прекрасным наездником, хвастуном, франтоватым шутником… и вне поля боя полным глупцом, но ни один из его врагов, которые у него возникали на протяжении всей карьеры и как солдата, и как короля, никогда не обвинял его в нерешительности и неспособности рискнуть жизнью, встав во главе своих людей во время боевых действий. Когда бы ни звучал сигнал к атаке, Мюрат устремлялся в нее (заменив свою саблю на золотой жезл) и часто вступал в бой без головного убора с развевающимися по ветру черными кудрями, а его импозантная форма и экстравагантные жесты превращали его в полулегенду и в полушутку среди ветеранов Великой армии. Во время их бракосочетания Каролина обожала его, но довольно скоро она смогла взвесить все его способности. При некотором рассудочном прощупывании и ворчании, которое он только мог выдержать, она решила, что их шансы на возможность превзойти остальных членов семьи вполне хороши. Ведь Наполеон был известен своей благосклонностью к старым друзьям, а когда он стоял, нуждаясь в пушках, в ночь, предшествовавшую знаменитой «струе картечи», именно Мюрат нашел их. С тех самых пор он постоянно был под рукой у Наполеона, никогда не сомневавшегося в его способности руководить большими массами кавалерии. И когда Франция снова оказалась в состоянии войны и первый консул пересек Альпы, чтобы одержать трудную победу под Маренго, его новый зять скакал вместе с ним и завоевывал новые лавры. Каролина с одобрением замечала, что на смотрах и приемах, которые вновь входили в моду, ее муж представлял собой весьма впечатляющую фигуру. В своей пышной форме он привлекал к себе большее внимание, чем скромные военные вроде молодого мужа Полины Леклерка, и намного большее, чем глупый Баччиоки Элизы. Каролина приняла решение, что при распределении новых наград она замолвит словечко за Иоахима и, возможно, таким образом одержит победу над Полиной, которая считалась любимицей Наполеона. Менее чем через год Каролина приобрела изначальное преимущество над всеми членами семьи, родив первого внука Буонапарте Ахилла Шарля Луи Мюрата. Жена Жозефа Жюли со временем одарила своего мужа двумя дочерьми, но первая из них появилась на свет позднее Ахилла, хотя и в том же году. Элиза и Полина в то время не имели детей (Полина вопреки двум бракам так и умерла бездетной), а у Люсьена было две дочери, но ни одного сына от его первой жены Кристины Бойер. С рождением Ахилла и при отсутствии у Наполеона прямого наследника Каролине представлялось, что ее перспективы на получение преимуществ над сестрами и братьями были обеспечены. Но ее надежды чуть не были перечеркнуты незадолго до того, как ребенок родился. В канун Рождества, направляясь к Опера, чтобы прослушать исполнение «Создания» Гайдна, Каролина оказалась в карете, которая проезжала мимо безобидно выглядевшей двуколки, привязанной к какой-то ограде. И когда консульская процессия поравнялась с ней, раздался оглушительный взрыв. Прохожие, сопровождавшие процессию всадники, а также стекла, камни и балки были разбросаны вдоль и поперек района, и когда улеглась пыль, вся округа отеля Лонгевилля превратилась в руины, мертвые и раненые усыпали улицу. Лошадь и двуколка, где укрывалось дьявольское устройство, помещенное туда для уничтожения первого консула, исчезли. «Полагаю, что эти негодяи пытались взорвать меня» — так комментировал это событие Наполеон, когда прибыл в театр и принимал приветствия аудитории. Но Каролина, находившаяся на поздней стадии беременности, оказалась перед угрозой утраты ребенка. Ей повезло, и Ахилл, вполне здоровый мальчик, появился на свет как раз в то время, когда по всему Парижу происходили сотни арестов. Малыш стал источником чрезвычайного удовлетворения для своей матери в предстоящие годы. Но когда все надежды на появление ребенка у Жозефины исчезли, он оказался причиной новых трений между Каролиной и робкой Гортензией, которая когда-то пыталась оказать ей услугу, помогая получить премии в школе.

Элизе и Люсьену снова пришлось поволноваться. Как и во всех крупных семействах, у Бонапартов существовали свои союзы братьев и сестер, и недоброжелательная Элиза всегда принимала сторону бурного и непредсказуемого Люсьена. В период консульства именно эти двое, так же как и Жером, вызывали тревогу у Наполеона, вовлекая его в семейные скандалы. Скандалы внутри семьи были чем-то таким, чего он опасался больше, чем союзов королей или открытой оппозиции своей политике. Он с легкостью относился к возникновению враждебных коалиций и политических оппонентов, но был исключительно раним, когда критиковали его семью. Сознание, что его братья и сестры подвергаются публичному обсуждению, неизменно приводило его в ярость. Элиза и Люсьен утвердились в семье как лидеры драматических, литературных и артистических кружков Парижа, и по большей части их деятельность была достаточно безобидной, хотя они склонялись к тому, чтобы поощрять своих друзей рассматривать первого консула как филистера. Наполеон какое-то время переносил это спокойно, но его возмущение обрушилось на них, когда он узнал о любительском театральном представлении, в котором брат и сестра появлялись на сцене в ярко-красных, облегающих, прозрачных панталонах. «Я не потерплю такое непристойное поведение! — кричал он. — Когда сам появляюсь в одежде в попытке снова поднять мораль людей и уважение между ними, мои брат и сестра предстают перед публикой почти голыми!» Его вспышка была оправданной. В то время как он работал по пятнадцать часов в сутки, приводя в систему разные законы, сознание, что умалявшие его заслуги люди насмехаются над широкой задницей Элизы, выступающей в любительских пантомимах, должно было вызывать у него понятное раздражение. Его упрекам, однако, не суждено было достигнуть цели. Вскоре его брат и сестра настолько втянулись в дальнейшее фиглярство, что даже поговаривали, будто они намеренно дурачатся, чтобы оплевать человека, которому были столь обязаны с того самого дня, когда впервые прибыли во Францию.

Другое и гораздо более серьезное основание для трений между братьями возникло, когда Наполеон решил продать Соединенным Штатам французскую территорию Луизианы. Люсьен в качестве министра внутренних дел был лично вовлечен в переговоры об эксплуатации этой территории. Сообщение о грядущей ее продаже привело его в ярость, но не по патриотическим мотивам, а потому, что Люсьен сам обогащался в этой области за счет распродаж монопольных прав. Он заручился поддержкой своего брата Жозефа, и они поспешили в Тюильри, где бросили вызов первому консулу, в то время как тот принимал ванну.

Последовавшая за этим сцена была смехотворна. Жозеф и Люсьен заявили, что палаты не одобрят продажу, в то время как Наполеон утверждал, что он пойдет