— Ну чего ты как маленький? Не успеешь ведь — грустно усмехнулся мужик — хотя стоило бы тебе дать шанс. Не охота в безоружного стрелять. Может и повезло бы тебе.

— Ну так не стреляй, Савельич — сказал я, соображая, что делать.

— Знаешь меня уже? — напрягся мужик — Кто еще знает? Дружки твои?

— Никто не знает, я сам догадался. Вот веришь, нет, только про тебя думал. — я сел на табурет возле стеллажа.

— Чего думал то? Чего-то спокойный ты слишком.

— Вот думал зачем ты, полковника застрелил? Думал зачем следы так плохо замел? Вон сколько всего осталось — я показал рукой вокруг себя и зло уставился на Савельича. Выхода не было.

— Что я сделал?! — Савельич задохнулся от возмущения — да я Димке был жизнью обязан, он мне как брат был! Я бы за него пулю принял не думая! Да как ты смеешь тварь! Конец тебе паскуда!

— А что думать то ещё?! Ты на месте пожара, говорят, первый был. Подозрительно это. Меня вот убивать пришёл. А за что? За то, что я ваши делишки со складами вскрыть могу. Тут ведь — я оглянулся по сторонам — и на расстрел накопать могут. Я еще толком не смотрел здесь, а уже всё понял. Вот и в амбаре еще что-то есть, сам сказал. А думаю я, что не поделили вы что-то с подельником, вот ты его и грохнул. Себе то не ври, герой.

— Не убивал я его! Пожар этот, будь он проклят. Проверка приехала. Запаниковал командир. Я его спасти хотел, не успел вот только.

— Ну да. Удачно получилось. Он сам. Сам себя подстрелил, сам улики сжечь хотел. Ты вообще ни причем. Весь белый и пушистый. Ко мне так пришёл, в гости, пистолетиком своим похвастаться.

— Я на зону не пойду. Старый я уже, если даже не расстреляют, живым оттуда не выйду. Мне терять нечего. Так, что извиняй парень. У меня другого выхода нет. Грохну тебя и снова всё подожгу — Савельич поднял пистолет.

— Погоди. Успеешь ещё. Мне всё равно не сбежать — поднял я руки перед собой — Выход всегда есть. Надо просто подумать. Давай вместе. Тебе умирать не охота, так и мне тоже, молодой я еще.

— Что предлагаешь? Запомни, я тебе не верю. Ты сейчас всё что угодно пообещаешь, что бы я тебе не убивал. — Савельич явно тянул время. Захотел бы, уже бы застрелил. Надо, что-то срочно придумать. Тело было ватное, а голова от стресса и адреналина соображала туго. Он ищет любую зацепку, лишь бы не стрелять, понял я. Неохота ему убийцей становится.

— Проверка уехала уже? — спросил я.

— Уехала и что?

— И что накопали?

— Ничего не накопали. Всё на командира свалили, суки. Плохая, блядь, организация противопожарных мероприятий. Под завязку груженные уехали в Москову, суки, замполит подсуетился, прикрыл себе жопу.

— А чего ты тогда суетишься? Пожар же всё списал? Или не всё?

— Это пока, пожар всё списал. А ты в милицию пойдешь и снова копать начнут. И накопают. Чего там копать, все почитай тут лежит. Говорил я Зинке, не продавай! Дай мне время. Дура баба. Думает, что раз, продала дом и на участок больше года не ходила то и проблемы её не касаются. И мне ни чего сделать не давала. Идиотка.

— Вот подумай Савельич, убьёшь ты меня, проблемы решишь? Нифига. Я умер или пропал, пожар второй раз за год на одном месте, по любому рыть начнут. И всё ведь не сгорит, смотри сколько железа тут. И даже после пожара будет ясно откуда это. Что так, что этак, ни хорошо выходит. А я ведь выход могу предложить. Мне это тоже отдавать не с руки. Мне дом построить надо. Машину отремонтировать. Не сдам я тебя Савельич. Если поделишься. Жена полковника я думаю тоже молчать будет — я старательно изображал из себя жадного до чужого добра еврея.

— А чего ей не молчат. Конечно молчать будет. Ты думаешь она дом тебе почти за даром продала, и пустая уехала? — усмехнулся прапорщик. Он явно уже успокоился, но пистолет убирать не спешил.

— Теперь так не думаю — согласился я.

— Завязли в этом болоте, блядь. Говорил я Димке. Не нужно в это лезть. Так нет же, мало всё ему было. Генералом хотел стать. Ты вот думаешь себе это всё мы тащили? Это так, здесь мелочь по сути. Крохи.

— Понятно, что не себе. В Каменногорске столько армейского имущества не продашь. Куда девали то?

— Ясно куда девали. Почти всё наверх уходило. Часть для себя оставляли. Меняли в колхозах и артелях на фонды ихние, на продукты там, еще чего. Ты в амбаре не смотрел, а там даже пара мотоциклов стоит. Не со склада. В колхозе одном на запчасти обменяли. Трофейные. Списанные уже конечно. Но как новые. Эх — Савельич, о чем-то задумался на секунду, а затем решительно убрал пистолет в карман, вышел на свет и сел на соседний стул рядом со мной — Есть закурить?

Меня трясло. Очень хотелось дать в рожу этому уроду, что напугал меня до усрачки. А еще больше хотелось сейчас накатить грамм триста без закуски, чтобы успокоится. Я молча достал из кармана пачку Беломора, взял себе папиросу и остальную пачке протянул Савельичу. Мы молча курили.

— Ты вот думаешь мы всегда такие были? — начал тихо после второй выкуренной папиросы Савельич — нет. С сорок третьего мы с командиром в артиллерийской разведке вместе служили. Он летёхой зеленым был, а я сержантом — радистом. Я-то уже успел повоевать, с сорок второго года в армии. В таких переделках с ним бывали. Как только живы остались, не знаю. В танковые десанты ходили и огонь корректировали. Димка лихой был, отчаянный. Быстро в гору пошёл. Умный очень. Не раз мы друг другу жизнь спасали. Вот только двое нас с ним и осталось к 45 году, из тех, кто в 43 начинал, когда корпус сформировали. Димка уже к тому времени майором был, а я старшиной. Под Бреслау уже, под конец войны, рядом мина рванула и нас обоих ранило в очередной раз. Меня тяжело, а Димку едва задело. Говорит, я его от мины собой закрыл. Хотя случайно всё конечно получилось. Вышел я из госпиталя уже когда война закончилась. Командира к тому времени начальником Трофейный отдел нашего корпуса назначили, ну и меня он к себе взял. Рыскали по Германии. Вначале для корпуса трофеи собирали.