А теперь… Теперь я веду жизнь хоть и более свободную, чем во времена моей неразумной молодости, но куда беспокойнее. Отчего я оставила родное уютное гнездышко, спросите вы? Любовь, любовь, любовь, во всем виновата любовь — отвечу я вам!

Любовь помутила мой разум, отравила сердце. От ее пьянящего действия я не смогла больше беседовать с академиком, гадить на «Литературку» и кушать вырезку. От ее головокружительного изнурения я укусила хозяйку, оцарапала хозяина, за что тот униженно попросил у меня прощения, и сбежала на улицу, шмыгнув в неплотно прикрытую дверь.

О, до сих пор я помню тот солнечный мартовский день и тот волшебный миг, когда на повороте лестницы между первым и шестнадцатым этажом (мы, кошки, не слишком сильны в цифрах!) я встретила его, моего суженого, моего рыжего Барсика с зелеными глазами и дохлой крысой в зубах! Как он был обворожителен, галантен, смел! Мой прежний хозяин ни в какое сравнение не шел с ним, даже несмотря на свою вырезку с рынка и вольтеровское кресло. Он не мог бы, как Барсик, одним ловким прыжком закогтить жирного дворового голубя или точным укусом придушить юркнувшую за поленницу мышь. Да что там, мой Барсик и с крысой не испугался сразиться! Конечно, он имел пролетарское происхождение и не был лично знаком с академиком Зильберманом, но зато как ловко мог увести сосиску из рук зазевавшегося дворового мальчугана! Как изящно он лез по тонюсенькой веточке к вороньему гнезду, где истерично пищали только что вылупившиеся птенцы!

Итак, сердце мое было покорено… Я влюбилась безоглядно. Мы ушли на чердак и зажили там, не ведая печали. К хозяевам я больше не вернулась. Ведь лучше с любимым подбирать объедки на помойке, чем прозябать в одиночестве над тарелкой с вырезкой!

Мы с Барсиком жили долго и счастливо, месяца эдак два или двадцать… Ловили мышей и птиц, душили на чердаке голубят. Жизнь казалась легкой и беззаботной — потому что лето и кругом было полно еды, не успевали вывозить с помойки. Встречаясь со своими бывшими хозяевами, я делала вид, что незнакома с ними, отворачивала морду, не отзывалась на дурацкие имена, которыми они меня осыпали, надеясь вновь привязать мое свободолюбивое существо, и даже не реагировала на подманивания докторской колбасой, которую, впрочем, всегда искренне уважала.

Так мы прожили счастливые два — или двадцать два — месяца (не слишком хорошо разбираюсь в числах!), пока я не ощутила себя в тягости. Тогда я стала искать укромное местечко для выполнения своих материнских обязанностей и, будучи поглощена этим занятием, несколько забыла о муже. И в этот момент случилось ужасное — вертихвостка из соседнего двора сманила моего Барсика! Эта вертлявая Белянка давно морочила головы лучшим котам нашего дома, игнорируя их ухаживания. Она слыла целомудренной и очень ловко дралась лапой, когда какой-либо из отважных ухажеров осмеливался настоять на своих ласках. Но все это была лишь одна сугубая видимость! Белянка лишь притворялась недоступной, мечтая сманить моего Барсика. И сманила…

Мне известно, как было дело, — пятнистая Элоиза из соседнего двора насплетничала. Белянка подкарауливала Барсика каждый вечер. Она с независимым видом прохаживалась возле подвала, где мой муж имел обыкновение караулить мышей. Она пушила хвост и раздувала усы, она блестела глазами и тоненько помяукивала, глядя на полную луну. Она изгибала спину и выпрямляла лапы. Короче, она вела себя как последняя… Последняя… Последняя… Нет, я не могу выговорить этого слова, учитывая свое аристократическое происхождение и беседы с академиком Зильберманом!

В итоге она соблазнила его… И началось такое, что даже люди изумлялись их неистовству, ворочаясь ночами в своих кроватях, не в состоянии заснуть от истошных любовных воплей, которыми влюбленная парочка оглашала темные весенние окрестности.

Так я потеряла своего супруга — навсегда! В память о нем мне достались четыре обворожительных комочка — так сказать, плоды любви. Я постаралась воспитать их в скромности и добронравии, прививая высокий образ мыслей и любовь к телячьей вырезке.

Барсик… Мы больше не виделись. Ходили слухи, что его переехал грузовик с молокозавода, а Луиза из рыбного отдела будто бы видела в подвале соседней школы кота, которого мальчишки, упражняясь в жестокосердии, повесили на потолочной балке. Луиза утверждала, будто тот кот, жертва подросткового бессердечия, был как две капли воды похож на моего обожаемого супруга…

С тех пор я живу одна. Дети мои выросли и покинули меня.

Иногда я все же позволяю себе принять ухаживания любвеобильных джентльменов (потому что, несмотря на возраст, я все еще чертовски хороша и способна пленять сердца) — но не часто. Очень уж хлопотно ныне воспитывать детей, господа! К тому же время сейчас такое, что, перебегая дорогу, не знаешь, останешься ли среди живых.

Как, например, в тот день — примерно год или десять лет назад (я, как всегда, не сильна в числах), — когда я пересекала шоссе, эта шалая дамочка на полной скорости вырулила из-за поворота.

Чуть было не отдавив мне хвост, она вовремя затормозила, вывернув руль или что-то в этом роде.

Ну, это безобразие, я так считаю! Носятся как сумасшедшие, дорогу человеку не дают перейти! Сколько уже моих друзей погибло таким образом! Знаете ли, нет у меня желания терять одну из своих драгоценных жизней под колесами их ржавых драндулетов. У меня этих жизней, знаете ли, не бесконечное количество, на все драндулеты не напасешься!

Думаю даже в Страсбургский суд на них пожаловаться. Чтобы, значит, выпустили закон: во-первых, чтобы все объедки выбрасывали без полиэтиленовых пакетов, в доступном для поедания состоянии. И второе: чтобы по дорогам не носились как угорелые. А то, знаете ли, мчишься наперерез машине и не знаешь, останешься вживе или сгинешь, размазанная тонким слоем по асфальту…

Итак, оказавшись на обочине, я оглянулась, услышав за спиной такой грохот, что у меня даже когти от испуга поджались. Ну, конечно: машина в кювете кверху лапами, морда об дерево разбита, по брюху бензин течет. А в салоне кто-то шевелится.

Я — ну удирать! Бегу, ветер в ушах свистит, хвост по ветру развевается. Минут через пять или пятьдесят (я немного путаюсь в числах) ка-ак громыхнуло — пламя вдалеке заплясало, черным дымом кустарник заволокло… Неприятно смотреть, знаете ли… Даже настроение портится.

Вечером встретились с Луизой, пошли в одно хорошее кафе посидеть, покалякать. Напились селедочного рассола до одури. Хоть и знаю я, что мне от этого селедочного рассола только хуже становится, голова утром болит и сушняк жуткий, а все равно удержаться не могу!

Налакавшись, пошли на ту машину полюбоваться, сгоревшую. Ничего интересного (в смысле съедобного) там не нашли. Только какой-то мужик на развалинах копошился, в блокнотик чего-то записывал, веревкой дорогу мерил — тоже, наверное, еду разыскивал. Что ж, там, где человек побывал, нам, кошкам, делать нечего…

Только я думаю: куда эта дамочка из машины делась? Сгорела, что ли? Или сбежала, поджав хвост? Мне, кошке, это непонятно.

Из-за нее, из-за этой полосатой твари, все и произошло…