И тот привел их в бильярдную, которая называлась почему-то «Седьмое небо», хотя располагалась в полуподвальном помещении.

В бильярдной висело густое облако табачного дыма. Слышались удары кия о шар, разговоры, смех… Отца Афанасия тут, по-видимому, хорошо знали. Когда он вошел, раздались приветственные возгласы.

Священник, взяв в руки кий, начал гонять шары по зеленому сукну бильярдного стола, точными ударами посылая их в лузы.

Прошло два часа.

Отец Афанасий все так же увлеченно играл. Щеки его раскраснелись. Глаза блестели. Если он и был маньяком, то скорее уж маньяком бильярда.

Мальчишек с непривычки стало мутить от сигаретного дыма. Они уже хотели выйти на улицу глотнуть свежего воздуха, но тут Димка заметил типа с реденькой бородкой и красными, часто моргающими глазками. Того самого, что следил за ним в Курском аэропорту, а потом в Старокозельске разговаривал с шофером автофургона.

— Федька, — промычал сквозь зубы Молодцов, — справа от нас тип, что пас меня в Курске.

Дураков чуть заметно кивнул и, по всем правилам конспирации, посмотрел не направо, а налево. В зеркальную стену. Где и увидел отражение типа.

— Гляди, гляди, Димыч, — тоже промычал сквозь зубы Федька. — Он к отцу Афанасию идёт.

И действительно, тип подошел к священнику и хлопнул того по плечу:

— Здорово, Афоня.

Отец Афанасий обернулся:

— Мухомор?!

— Он самый.

— Давно откинулся?

— Месяц как с кичи.

— Димыч, о чем это они? — прошептал Дураков.

Молодцов без труда перевел с «фени» на русский:

— Поп спросил: «Давно освободился?» А тип ответил: «Месяц как из колонии».

— Пошли, Афоня, бухнем, — предложил Мухомор.

Они направились к стойке бара в углу зала. Сели на высокие табуреты.

— Эй, кореш, — щелкнул пальцами Мухомор, подзывая бармена. — Водяра есть?

— А как же! — подскочил к нему бармен. — «Пшеничная», «Столичная», «Батька Махно», «Кремлевская де люкс»… Чего желаете?

— «Батьку Махно», — выбрал Мухомор. — Точно, Афоня?

— Я теперь не пью, — сказал отец Афанасий.

— Ха-ха-ха! — громко захохотал Мухомор, словно услышал удачную шутку. — Ну ты, Афоня, комик!

— Я правда не пью.

Мухомор, перестав смеяться, недоверчиво уставился на священника:

— Без балды?

— Без балды. — Отец Афанасий обратился к бармену: — А молока у вас нет?

— Молока? — повторил бармен. — Нет, молоко не держим. Из безалкогольных напитков — только кока-кола.

— Ну дайте кока-колы.

Бармен протянул священнику банку колы, а Мухомору бутылку водки. Мухомор налил себе стопку до краев и выпил ее одним махом.

— У-ух! Хорошо пошла. — Он закурил и протянул пачку священнику: — На, отравись, Афоня.

— Спасибо. Я бросил курить. Мухомор снова посмотрел недоверчиво:

— Горбатого лепишь, братан.

— Вот тебе крест, — перекрестился отец Афанасий.

— Ну ты, Афоня, отмочил. — Мухомор опрокинул в себя еще одну стопку. — Кирять и смолить бросил. А помнишь, как мы с тобой киряли по-черному?

— Помню, — ответил священник, попивая кока-колу. — Но теперь это в прошлом. Я стал другим человеком.

— Как это — другим? — не понял Мухомор.

— Мне открылась истинная суть вещей. Мухомор опять не понял. Но на сей раз уточнять не стал.

— Ладно, братан, замнем для ясности. Ты мне лучше вот что скажи: бабок хочешь огрести? Тут дельце одно намечается…

Димка с Федькой придвинулись ближе к стойке, делая вид, что с интересом наблюдают за игрой в зале.

— Слушай сюда, Афоня. — Мухомор понизил голос (а ребята навострили уши). — Я недавно Таракана встретил. Ты ведь его заешь?..

— Знаю, — кивнул священник.

— Так вот, Таракан базарил, что Игрок приличные бабки обещал отстегнуть за одно дельце… Ты ведь Игрока знаешь?

— Знаю, — вторично кивнул отец Афанасий.

Мухомор воровато огляделся. И продолжил:

— Игроку самому западло на дело идти. Вот он Таракану и предложил. А тот мне. Мы бы с ним это дельце по-шустрому обтяпали, да оба сейчас под ментовским надзором, как недавно освободившиеся. А ты, я так понимаю, — чистый. И дельце почти по твоей части — картинку стырить. Ты ведь «клюквенник»…

— Церковный вор, — тихонько перевел Молодцов.

— Только давай, Афоня, сразу договоримся, — продолжал Мухомор. — Таракан и я тоже в доле. Понял, да? Но на дело идешь один ты. Заметано?

— Нет, не заметано, — ответил отец Афанасий.

— Да ты погоди отказываться, — заспешил Мухомор. — Игрок не деревянными платит, а баксами.

— А мне без разницы. Я завязал.

— Чё, в натуре? — вытаращился Мухомор.

— В натуре, — подтвердил священник. Мухомор был явно раздосадован.

— Ты нам весь кайф ломаешь, Афоня. Я на тебя так надеялся.

— Надеяться надо не на меня, Мухомор, — наставительно произнес отец Афанасий. — А на бога.

Мухомор хлопнул еще одну стопку водки.

— Ладно, Афоня, хорош придуривать. Говори прямо — сколько ты хочешь?

— Нисколько. Деньги меня больше не интересуют.

— Бабки не интересуют?.. — вновь вытаращился на священника Мухомор. — Ну ты даешь, Афоня.

— Деньги не самое главное в жизни.

— А что же главное?

— Душа.

— Чегоо-о?

— Душа, — повторил отец Афанасий. — И еще бог.

— Чё-то я не въезжаю, братан. Я тебе про Фому толкую, а ты мне про Ерёму, — удивленно глядя на отца Афанасия, сказал Мухомор.

— Я тебе не про Ерёму, а про Господа Бога, — поправил отец Афанасий..

Мухомор, пьяно хихикнув, погрозил священнику пальцем:

— Ты, Афоня, хитрец, как я погляжу. Сам церкви чистил, а сейчас про бога базаришь.

— Чистил, грешен, — не спорил отец Афанасий. — А теперь смиренно замаливаю свой грех.

— И давно замаливаешь?

— С тех пор как одну церквушку под Владимиром собрался обчистить. Я уже все иконы со стен поснимал и хотел было отвалить. И вдруг вижу, спускаются ко мне из-под самого купола… Кто бы ты думал, Мухомор?..

— Менты поганые!

— Нет, Мухомор, ангелы небесные. Спустились на крылышках и говорят: «Иди, Афоня, в монастырь, грехи свои тяжкие замаливать». И я пошел в монастырь, сделавшись там послушником. А потом закончил семинарию и был направлен сюда, под Курск. Батюшкой в сельскую церковь…