Никаких доказательств «провокационной деятельнос­ти» бывшего «товарища по партии» В. Д. Бонч-Бруевич, разумеется, не приводит, как не затрудняли себя доказа­тельствами в 1921 г. петроградские партийцы. Но не будем здесь размышлять над своеобразием человеческой памяти, нашим умением «задним умом» объяснять события и фак­ты прошлого. Не будем иронизировать над признаниями старых большевиков, на протяжении нескольких десяти­летий не раз отказывавшихся от своих товарищей по борь­бе, когда их приговаривали к расстрелу, и вновь вспоми­навших о замечательных человеческих качествах пламен­ных революционеров, когда прокурорскими работниками доказывалась юридическая невиновность погибших в ре­зультате внесудебной расправы. Бог им судья. Поразмыш­ляем над другим. При том, что «Дело Тихвинского М. М.» практически — пустая папка, история сохранила ряд фак­тов, характеризующих этого человека неоднозначно, давая возможность взглянуть на эту неординарную фигуру как бы с разных ракурсов. Итак, вернемся в 1905—1906 гг., ког­да, по позднему убеждению В. Д, Бонч-Бруевича, враг дик­татуры пролетариата и возможный агент охранки Михаил Тихвинский служит вначале приват-доцентом, а затем и профессором в Киевском университете, помогает социал- демократам в изготовлении бомб для их террористической деятельности, укрывает, сильно при этом рискуя, партийцев-подпольщиков.

Подпольная кличка «Добрый»

Попробуем взглянуть на жизнь молодого ученого как бы сквозь факты его «общественной» деятельности. Что это был за человек? Злой или «Добрый» (может, кличку дали от противного?), надежный, порядочный или так себе?

Вот, скажем, факты семейной жизни. Мать его, вдова священника, получала пенсию 28 рублей. Михаил Михай­лович не только постоянно оказывает ей материальную по­мощь, но и фактически «выучивает» брата Всеволода. В де­кабре 1906 г. младший брат, наконец, заканчивает Санкт- Петербургский университет.

А вот другой штрих: 11 января 1911г. Совет министров России издал постановление «О недопущении в стенах высших учебных заведений студенческих собраний и вме­нении в обязанность полицейским чинам применять быст­рые и решительные меры против них».

Посчитав сей факт проявлением политических репрес­сий против российской интеллигенции, считая политику тогдашнего министра просвещения недемократической и «репрессивной», 131 видный представитель передовой рус­ской науки, крупнейшие профессора российских универси­тетов покинули свои должности. Подали в отставку. Среди них был и молодой ученый М. М. Тихвинский. Что, тоже, скажете, полицейская провокация? Хотел тогда еще проник­нуть в сплоченные ряды большевиков, чтобы «заваливать» подпольные мастерские «бомбистов»? А может с дальним прицелом создавал себе репутацию прогрессивного предста­вителя российской интеллигенции, чтобы после 1917 г. про­никнуть на руководящие должности при советской власти и выдавать секреты советской промышленности коварному шведу Нобелю? Не укладываются факты в прокрустово ложе явно заданной концепции мемуариста В. Д. Бонч-Бруевича. Зато они вполне в рамках жизни типичного для начала века, действительно прогрессивного российского интеллигента.

9 марта 1911 г. профессор М. М. Тихвинский подает ректору Киевского политехнического института заявление следующего содержания:

«Увольнение деканов А. Нечаева, С. Тимошенко и К. Шиндлера и невозможность возвращения этих видных профессоров, честных и бескорыстных работников на бла­го института, заставляет меня как одного из их избирателей (не в нынешнем, естественно, значении этого слова; пояс­ним читателям, не знакомым с системой высшего образо­вания в дореволюционной России, что на вакантные долж­ности профессоров избирали, как правило, из числа чита­ющих самостоятельные курсы приват-доцентов, в выборах участвовали преподаватели, уже имеющие профессорское звание; таким образом, Михаил Михайлович счел своим долгом чести вступиться за людей, которых считал компе­тентными специалистами и порядочными людьми и за ко­торых на выборах в свое время отдал свой голос), просить Вас ходатайствовать перед высшим начальством об осво­бождении меня от должности профессора Киевского по­литехнического института, так как происшедшие печаль­ные события расшатали мое здоровье». Напомним, что профессору Тихвинскому было тогда всего 43 года... Для какого-то из читателей сей возраст и покажется преклон­ным, для автора этих строк, давно его, увы, перешагнувше­го, — Михаил Михайлович был просто в расцвете сил.

Чувство собственного достоинства и порядочность все­гда в России дорого стоили. Пришлось молодому профессору, расшатавшему свое здоровье в борьбе с антидемокра­тическими акциями Министерства просвещения, побыть некоторое время без работы...

Только в сентябре 1911 г. «инженер-технолог» М. М. Ти­хвинский проходит по конкурсу на вакантную должность профессора кафедры химической технологии минераль­ных веществ Санкт-Петербургского технологического ин­ститута. Тут следует заметить, что наша своеобразная оте­чественная кадровая политика родилась не после 1917, — в России при приеме на службу всегда обращали внимание на политическую ориентацию сотрудника. И не дай Бог, если сотрудник шагает не в ногу... Уже 16 ноября 1911 г. в Санкт-Петербургском университете (остается удивляться, что так долго раскачивался бюрократический аппарат, обычно мгновенно реагирующий, когда речь идет о прове­дении «кадровой политики») получили депешу от товари­ща (так называлась должность заместителя министра) ми­нистра народного просвещения В. Шевякова, в которой он информировал подведомственное учреждение, что ми­нистр Л. А. Кассо, за выступление против действий кото­рого в марте Тихвинский был уволен из Киевского поли­технического, «не признает возможным удовлетворить хо­датайство о назначении бывшего профессора Киевского политехнического института инженер-технолога Тихвин­ского профессором Санкт-Петербургского технологичес­кого института имени Его императорского Величества Ни­колая I по кафедре химической технологии».

И вновь без работы. Надо думать, не стремление запо­лучить «тридцать сребренников» в охранке привели Тих­винского к большевикам, а свойственная его натуре жажда справедливости. Но факт остается фактом. М. М. Тихвинс­кий, по признанию ряда мемуаристов, был «одним из глав­нейших большевистских «спецов» по вопросу о бомбах». Он даже сопровождал Л. Б. Красина в Гельсингфорс — специально для демонстрирования перед финскими «ак­тивистами» новых бомбовых устройств. «Эллипс», по вос­поминаниям таких известных большевиков, как Л. Б. Кра­син, В. Богомолов (кличка «Черт»), Ю. А. Грожан (кличка «Дмитрий Сергеевич»), Л. Пескова (кличка «Альфа»), был не только великолепным специалистом, но и прекрасным товарищем, талантливейшим инженером и химиком, изобретателем (Л. Б. Красин вспоминал, что особенно его восхищала простота изготовления изобретенного М. Тих­винским «панкластика», из которого «спецы» делали бомбы для террористов). Это сегодня террористическая дея­тельность большевиков мало у кого вызывает романти­ческое сочувствие. Но вспомните, еще недавно большевик-подполыцик, пламенный революционер, изготов­ляющий бомбы для борьбы с кровавыми царскими сатрапами, считался в нашем Отечестве просто нацио­нальным героем! Тем более он был таковым для большеви­ков 1921 г.!