Башар поняла это еще в прошлый раз и все сказала тогда же. Поэтому сейчас она была вправе промолчать.

– Да будет так, – кивнула Кёсем. Выглядела она несколько растерянной, но слово дала без вопросов.

На том и порешили.

* * *

Кёсем-султан устало откинулась на подушки и задумалась.

Конечно, она сама настояла на том, чтобы Тургай вошел в число мальчишек, сопровождавших шахзаде Мурада. Сама, никто не тянул ни за язык, ни за другие части тела. Почему же теперь так щемит сердце?

Может, потому, что не ждала увидеть двух этих сыновей своих рядом?

Да, во дворце появление Тургая, сына Догана, бывшего друга шахзаде Ахмеда, и Башар, супруги Догана, подаренной когда-то Ахмедом другу своему, а главное – подруги Кёсем, вопросов не вызвало. В Топкапы царили традиции, проникающие везде, пронизывающие всю дворцовую жизнь, разлитые, казалось, в самом воздухе. Это Доган и Картал нарушили когда-то традицию, явившись из ниоткуда по велению султана; они – да, но сын одного из них воспринимался уже целиком и полностью естественно. Рука руку моет, уважаемые, рука руку моет. Разве что удивились некоторые завистники, что не потерял отец Тургая влияния во дворце, но тут же другие, знающие люди просветили их, кто такая мать Тургая, – и все встало на свои места. Рука руку моет, о да…

Сам Мурад тоже не нашел в этом ничего особенного – да он и видел в детстве тетушку Башар не раз, иногда с маленьким сыном. Разве только… Кёсем показалось, что шахзаде слишком уж обрадовался появлению рядом с ним нового лица. Но могло ведь и привидеться, почему нет? Другие-то ничего не заметили, а они присматривают за шахзаде куда пристальней, нежели сама Кёсем-султан, обремененная, помимо прочего, державными заботами!

Впрочем, времена нынче таковы, что ни на кого положиться нельзя. Знать бы еще, что на себя саму можно положиться!

Так или иначе, а юный Тургай, не расстающийся с топазовым амулетом, прочно поселился во дворце – а вместе с тем, похоже, и в сердце шахзаде Мурада. По крайней мере, стихи, воспевающие крепкую дружбу, он начал читать куда усерднее, чем раньше.

Почему же все-таки так сильно бьется сердце, когда видишь этих двоих рядом? Ведь все же хорошо, хорошо…

Или все дело не в Тургае, а в самом Мураде?

Старший сын с недавних пор вызывал у Кёсем смутную тревогу. Она так до конца и не сумела понять, отчего вздрагивает, глядя на Мурада, отчего ей временами столь неприятно смотреть на сына и почему дрожат руки, когда Мурад в запальчивости вскидывает голову, готовый бросить вызов самому Аллаху. Сын так похож был на Ахмеда… может, в этом дело? Или просто его поступки откликались в душе Кёсем глухим раздражением, смешанным с усталостью? Или… или на самом деле она улавливала сходство не с отцом, но с дедом? То сходство, которое проклятый султан Мехмед передал своему сыну, а через него, выходит, и внуку… но сам давно утратил, еще в молодости превращенный собственным обжорством в слоноподобного одышливого толстяка…

О Мурад, сын мой! Кажется, ты считаешь себя бессмертным! Ты настолько уверен в себе, что если б самоуверенность была камнем, то у Мурада его хватило бы на постройку ста мечетей и еще дороги бы замостить осталось!

И откуда она взялась, заносчивость эта, – совершенно непонятно. Равно как и бесстрашие. Ведь видел же Мурад, как летят головы, как сначала Осман убил брата, а затем и сам, уже будучи султаном, жизнью расплатился! А Мурад даже не султан пока, всего лишь один из шахзаде. Должен бы быть поосторожней, так нет же.

Картал, забежавший как-то на минутку, поделился наблюдениями. Кажется, Тургай на Мурада хорошо влияет – при новом друге шахзаде успокаивается, подобно тому, как штормовое море затихает, стоит пролить на него масло. Вот только впоследствии волны вздымаются еще круче, так что к добру ли такое временное смягчение крутого нрава будущего султана, к худу ли – совершенно непонятно. Но Кёсем порадовалась. Вот если бы подружились сыновья ее, если б Тургаю удалось передать шахзаде хоть немного свойственной ему рассудительности…

Ах, если бы!

Картал считал точно так же, однако опасался, что таким образом сказывается влияние родственной крови, разлученной и стремящейся воссоединиться. Что навредит, прежде всего, Крылатым: ведь не один Тургай живет в клане, есть еще малыш, в жилах которого течет кровь Османа… Не приведи Аллах кто-нибудь проведает! Особо подчеркнул, что Доган его мнение о нежелательности подобной дружбы разделяет, если, конечно, дружба сделается чересчур уж крепкой.

Вряд ли. Не тот у Мурада характер.

Кёсем вздохнула, потерла переносицу и взялась читать очередной нудный отчет о положении дел в провинциях. Правду пишет достопочтенный санджакбей или лжет, отсюда не проверишь, но в жалобах санджакбеев друг на друга можно многое выловить, ежели умеючи.

Все что угодно, лишь бы не думать, почему так заходится сердце, стоит лишь представить себе двоих сыновей рядом.

* * *

Воистину, Аллах создал женщин и евнухов исключительно для того, чтобы те мешали сильным и крепким! Или тут уже шайтан постарался?

Шахзаде Мурад виновато шмыгнул носом. Не то чтобы он раскаивался, но… матушка тоже женщина, а нет на земле человека рассудительней и великодушней ее! Но все же… она женщина, а женщины часто разводят панику на пустом месте.

Вот примерно как сейчас. Дополнительная охрана, стыд-то какой! И почему он, шахзаде, обязан этому глупому требованию подчиняться?

Да, случалось, шайтан опутывал сетью беспамятства или обмана шахзаде минувших времен, понуждая их становиться жертвой убийцы. Но не сейчас ведь! Он, Мурад, – прямой наследник престола, вряд ли кто-то рискнет напасть на него, ведь глупца, рискни он свершить подобное, покарают и Аллах, и люди!

И ведь он, шахзаде Мурад, не из тех, кто почивает на лаврах сложа руки, он не из тех тучных султанов, что интересовались только вином и женщинами! В борьбе никому его не обставить, и случается даже, что он, словно богатыри минувших времен, кладет на лопатки даже взрослых! Ну да, евнухов, но это ведь только начало. Да и бегает он быстро, так что если не сумеет дать врагам достойный отпор (что вряд ли), то попросту быстро убежит от них к тупым и неповоротливым, зато с головы до ног увешанным острым железом стражникам!

Внутри шахзаде что-то словно бы пело мелодичным, приятным голосом: «Ты лучший из лучших, сильней тебя не было пехлевана, ты мудрейший из мудрых, достойнейший из достойных, ты султан, каких не знала еще Оттоманская Порта! И величие твое затмит величие самого Мехмеда Завоевателя, а слава посрамит славу Сулеймана Кануни!» Мурад, как и положено достойному и мудрому человеку, стремился не слушать этот сладкий голос, но что за чувства он будил в нем, что за счастливый отклик вызывал в его душе! И рука сама тянулась к рукояти кинжала.

Перевязь с ним Мурад всегда носил под одеждой, на голое тело. Мало ли что… Может, матушка все же хоть немного да права и глупцы из глупцов посмеют напасть – тогда Мурад попросту зарежет их этим кинжалом и не придаст никакого значения этому мелкому происшествию, подобно великим воителям древности.