Хотелось тогда ему не поверить. Ох как хотелось. Рано в ту пору было сыновьям Кёсем принимать наследование, сейчас им тоже рано и очень хочется думать, что лекарь принесет добрые вести… Но обманывать себя Кёсем давно уже отучилась.

– Говори, – полуразрешила, полуприказала она.

– Госпожа… – целитель помедлил. – Мой молодой сменщик – он сейчас продолжает осмотр, – несмотря на молодость, очень опытен. Может быть, стоит дождаться…

«Молодым» Хусейна мог назвать только очень пожилой человек, ну так бен Закуто действительно был почти стар даже во время их прошлой встречи. А сейчас-то…

– Его мы тоже выслушаем в свою пору. Ныне же мы слушаем тебя, почтенный.

Голос ее был тверд как камень, и лекарь повиновался. Кёсем все же заметила, что Закуто быстро покосился на Картала. Тот почти неуследимо кивнул. Ну конечно: это их лекарь, он тоже считает, что мир нуждается в исцелении, поэтому клан Крылатых для него не просто покровители или клиенты.

– Нет, госпожа, – если ее голос был камнем, то ответ Закуто прозвенел сталью врачебного ланцета.

Это был именно ответ, а не отказ отвечать, Кёсем поняла. И это понимание толкнуло ее в грудь, точно удар.

– Никакой надежды? – спросила она беспомощно: умение притворяться сильнее, чем есть, ей, похоже, вот-вот понадобится, но здесь, среди своих, пока можно его не применять.

– Я помню, госпожа. Но то было иное. Тогда мы, если можно так сказать, учили султана распрямляться во весь рост, использовать то, что не изменил в его голове тот злосчастный удар. Ну вот он использовал все и распрямился полностью – но его роста не хватает, чтобы дотянуться до края ямы, зацепиться за него и вылезти на поле здравого рассудка.

Лекарь пожевал губами и, предупреждая следующий вопрос, добавил:

– Можно научить быть сильным, госпожа. Но нельзя научить быть высоким.

– Смерть?

– Едва ли, госпожа. Но по-настоящему тяжелая степень безумия – почти наверняка. Такая, при которой больной совершенно теряет себя самого.

– Когда? – голос Кёсем снова отвердел.

– А вот с этим вопросом, госпожа, к гадалкам или прорицателям обращаться следует, но не к врачу. – Сталь опять столкнулась с камнем. – Судя по всему, вскоре, но… Дни. Недели. Месяцы. Может быть, даже немногие годы. Это, правда, если сильно повезет.

Кёсем очень сомневалась, что это может называться везением. Но какая разница… Она вздохнула.

Что ж, значит, вопрос надо решать. Во имя сыновей, во имя Блистательной Порты. Даже во имя несчастного Мустафы, навсегда мальчика, заблудившегося в своей болезни.

Тут наконец тень часового столбика коснулась границы киблы – и все, кроме лекаря, слитно произнесли «Аллах велик!» Ну, бен Закуто и не положено…

– Ты действительно намерен вскоре… отбыть, почтенный? – вспомнила Кёсем слова Картала.

– Да, госпожа, если не будет на то твоего запрета.

Кёсем покачала головой: запрета, конечно, не будет. Задать ли еще вопрос? Врач на него, наверно, ответит спокойно, у людей его профессии к такому отношение будничное.

– Не в посмертье, госпожа, – бен Закуто угадал незаданный вопрос. – Это, да будет на то воля Всевышнего, подождет. Просто… Теперь, когда старость подступила настолько вплотную, я болен без того места, где родился и вырос. А оно, госпожа, хворает без меня.

– И что же это за место?

Не то чтобы знание или незнание этого что-то меняло. Просто все равно уже вот-вот появится Халиме, и она должна увидеть, что ее ждут. Без нее в беседку не проходят, разговор о судьбе ее сына не начинают: просто стоят на лужайке и лекарь почтительно стоит чуть в стороне, отдельно.

– Португалия, госпожа, – спокойно ответил бен Закуто. В речи его не было даже намека на акцент.

– Не знаю такой.

– Ее и нет сейчас, госпожа. Кастильцы съели ее вскоре после моего рождения, но так и не переварили до конца. Однако это дела воинов и правителей, а врач есть врач.

Ох, как бы взвилась сейчас Халиме-султан: «Ты, столько лет совершенствовавший свою врачебную науку на землях правоверных, теперь возвращаешься к гяурам, врагам Оттоманской Порты, чтобы врачевать их раны, полученные в боях с Портой?!» Впрочем, при Халиме лекарь такого не сказал бы. Кёсем же заинтересовало другое:

– Но там ведь… И как же ты собираешься жить под властью испанской короны, врач-иноверец?

– Я рожден в христианстве, госпожа. – Бен Закуто пожал плечами. – Крещение принял еще мой дед, когда выяснилось, что без этого никак. Всевышний вряд ли осудит: ему ведомо, что в нашей семье уже много поколений нет иной веры, крови и племени, кроме медицины.

«Без этого никак». Кёсем и Башар переглянулись. Что ж, такое не надо объяснять бывшим питомицам Дар-ас-саадет. Всем им довелось в свое время переменить веру.

– Смотри, целитель… Здесь ты можешь такое сказать, там не скажешь. А из костра, – Кёсем вздохнула, – очень трудно лечить.

– Это так, госпожа. Но здесь после меня в любом случае остаются ученики. А вот оттуда я уехал, едва сам перестав быть учеником, и врачебная школа, столпом которой в свое время был мой отец, она, мне писали, захирела. Нуждается в обновленном столпе.

– «Проклинающие тебя, Израиль, будут прокляты…» – процитировала она строку Корана.

– Тебе никто не возразит, госпожа. – Губы лекаря тронула легкая улыбка. – А мне, было дело, когда я попытался этот хадис прочесть, сразу объяснили, что сказаны эти слова были не про нынешний народ, а о его предках, живших еще при пророке Мусе, мир ему. Вот тем людям было дано предпочтение пред лицом Аллаха, а сынам их – последующее наказание. Так что, госпожа, здесь ли, там ли – везде и всегда лекарю приходится напоминать себе, что долг целителя превыше веры и крови.

И тут в начале садовой аллеи появилась валиде-султан Халиме. В сопровождении двух старших служанок и целой стайки младших, в сложном платье, которое эти служанки на нее только что надевали, торопясь изо всех сил, – но тут уж самих себя не обгонишь – и в высокой прическе, для сооружения которой требовались услуги совсем особых мастериц. Однако теперь она действительно спешила.

Что ж, пусть себе спешит. Ее приход уже ничему больше не помешает.

«Прости меня, братик. Но ведь я собираюсь бороться и за тебя тоже: ты погибнешь, если надолго останешься тем, кем есть сейчас».

– Ты же не уедешь сразу? Останешься со мной? – прошептала она Карталу.

– Останусь. С тобой и с сыном, – уголком губ ответил он.

– Мне сейчас все вы нужны… Пожалуйста, попроси и брата приехать. С его женой, сестрой моей…

На сей раз голос Кёсем не был каменным, в нем звучали слезы – и даже Башар, испуганно взглянув на нее, ничего не сказала.

А затем Халиме-султан оказалась близко. И всем настало время надевать маски.