«Как его найти?» – задумалась я и поспрашивала у знакомых служанок. Уж они-то наверняка знали, где живет герцог и кто у него служит! Ну а отговорилась я интересом кузины: она ведь вправду была на балу, только, дескать, глаз положила не на принца…

– Агата, я уйду ненадолго, – шепнула я кузине, когда тетушка прилегла после обеда. – Если что, скажи, я подалась в лавку за солью, снова забыла купить, бестолочь такая!

– А я не напомнила, тоже бестолочь, – улыбнулась она. – Ты на свидание, а, Маргрит?

– Нет, по делу, – ответила я, но ясно было, что кузина не поверила. – Пригляди за очагом, только смотри не обожгись!

– Я уже приспособилась, – заверила Агата. – Беги скорей, я и посуду перемою… а если что разобью, сама маме скажу.

Я кивнула и направилась в верхнюю часть города, к особнякам знатных господ. Вот и обиталище герцога Барра – не сказать, чтобы красивый, безликий дом, таких десятки в этом квартале. Сад, кажется, давно был заброшен, а на стук в заднюю калитку отозвались не сразу.

– Чего тебе? – неприветливо спросил пожилой слуга.

– Госпожа просила передать кое-что его светлости, – ответила я, опустив глаза. – На словах.

– А… ну входи, только вряд ли ему сейчас есть до этого дело.

– Почему?

– Его светлость болен, – ответил он.

– Какое несчастье… – посетовала я. – Неужто простыл? Немудрено по такой погоде, а господа вечно носятся верхами нараспашку!

– Нет, просто лихорадит, – чуть смягчился слуга, провожая меня. – Рана воспалилась, как доктор говорит.

– Бог мой, рана-то откуда? – поразилась я.

– Дуэль… у господ за косой взгляд да дурное слово дуэль полагается, не знаешь, что ли? – вздохнул он. – А тут кто-то о его высочестве нехорошо высказался, господин и не сдержался… Обидчика уже, поди, закопали, а его светлости неможется…

– Я о таком и не знала, – солгала я. – А госпожа моя себе места не находит, куда запропал? Хоть скажу ей, а то и сама извелась, и всю челядь замучила!

– Это дело обычное, – философски ответил слуга и остановился. – Пришли. Как господину-то доложить?

– Скажите прозвище такое же, он поймет, – попросила я. И верно: через минуту слуга выскочил из комнаты обратно, кивнул мне, и я вошла.

Запах. Этот запах…

Я попыталась дышать ртом, но запах все равно никуда не делся – так пахло в спальне, где умирал мой отец. Так пахли его лекарства, и…

– Откуда ты здесь взялась?

Герцог говорил негромко, с расстановкой, чувствовалось, что ему нездоровится.

– Туфелька, – только и сказала я, поняла, что сейчас не выдержу, и рывком распахнула ставни. Дышать стало намного легче.

– Ты же видишь, я не в состоянии… примерять.

– Вас некому заменить? – Я осторожно подошла ближе. Лицо у герцога было – краше в гроб кладут, темные глаза лихорадочно блестели, волосы на висках слиплись от испарины.

– Феликс доверяет только мне… Дай напиться…

Я взяла кувшин – тот оказался пуст, – и подошла к дверям.

– Принеси воды, – сказала я мальчику, дежурившему у порога. – Набери прямо из колодца и неси скорей сюда… вот тебе монетка!

– Не надо, я и так принесу, – пожал он плечами, но монетку все же взял.

– Так беги скорее! Да сполосни кувшин, прежде чем наливать!

Мальчишка обернулся живой ногой, и я дала герцогу напиться холодной чистой воды.

– Будто проклял кто, – сказал он, отдышавшись. – Давно со мной такого не приключалось!

– Это на дуэли? – осторожно спросила я, глядя на повязку.

– Если бы! – герцог поменял позу и зашипел. – Стыдно сказать – свалился с коня и пропорол руку… Браст понес ни с того ни с сего, а я не ожидал, привык, что он меня без слов понимает. Слугам, ясное дело, сказал – дуэль. Тем более что она тоже имела место, но противник до меня и не дотронулся…

– А кости целы?

– Целы. А что? Ты и в этом разбираешься? – приподнял он бровь. По глазам видно было – не верит он мне.

– Нет, но когда старика Дэви чуть не насмерть затоптал племенной бык, я помогала соседкам за ним ухаживать. Лекарь хотел отнять ногу совсем, да мы не дали. Дэви сильно хромает, но жив ведь…

– Да, смотрю, девицы из предместий – просто кладезь талантов, – усмехнулся он. – Подай флакон.

– Не надо, сударь, пожалуйста! – попросила я и добавила в ответ на вопросительный взгляд: – Мой отец умер из-за этого снадобья. Тетушка давала ему все больше и больше, и под конец он вовсе перестал просыпаться… Так и умер во сне.

– А что с ним случилось? – спросил герцог, устроив больную руку поудобнее. – Я полагал, он скончался от старости.

– Ну что вы, сударь… Ему едва сравнялось пятьдесят, какая уж тут старость.

– И все же? Да присядь ты… – тут он невольно улыбнулся. Надо сказать, улыбка его красила. – Не стой столбом.

Я придвинула поближе стул с модными гнутыми ножками – как по мне, крайне ненадежное сооружение, даже подо мной он поскрипывал, а под герцогом, наверно, вовсе мог развалиться, сядь тот с размаху.

– Папа болел, – сказала я, помолчав. – Лекарь говорил: если бы эта болезнь оказалась в ноге или руке, можно было бы их отнять, тогда папа бы пожил еще. Но она оказалась глубоко внутри, не отрежешь…

– Лекарь у вас с какой-то болезненной страстью все отрезать, – фыркнул герцог.

– Не он один так говорил. Тогда мы жили не бедно, приглашали даже придворного лекаря, он сказал то же самое. Ну разве что денег за визит взял втрое больше.

– И что же, по-твоему, не так с этим снадобьем?

– Оно отнимает разум, – сказала я и, сама не знаю зачем, рассказала о своих догадках.

– Поверь, Маргрит, в юности я пробовал подобные зелья, но только раз, потому что больно уж мерзко терять рассудок по собственной воле, – без тени улыбки сказал герцог, выслушав мою историю. – Это не как от вина, нет, но не проси объяснить в подробностях, не сумею. Видится, конечно, всякое, в голове легко и пусто… а как очнешься – будто неделю пил без просыпу, колотит в ознобе и мутит, а что в голове творится, и описать не могу.

Я молчала.

– Это не оно, – кивнул он на флакон. – Это болеутоляющее, и если мне нужно всего две капли, чтобы не маяться от этой дрянной раны, то твоему отцу требовалось куда больше. Если я верно понял, о какой болезни идет речь, умирать он должен был долго и мучительно.

– Он и так умирал долго. Говорю ведь, под конец тетушка наливала ему эту мерзость чуть не стаканами, и он не приходил в себя…

– А ты бы предпочла, чтобы он сутками кричал от нестерпимой боли? – холодно спросил герцог, и я осеклась. – Я понимаю, ты думаешь, что твоя тетка нарочно уморила его, но, сдается мне, это не так. Чем дальше заходит болезнь, тем хуже делается человеку, я не удивлюсь, если твой отец сам просил добавить ему лекарства.