Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А сомнения меня мучают такие: учить самых лучших – приятно, но…
ВФ: Что делать со всеми остальными?
КБ: Нет, но не является ли вызовом учить как раз тех, которые слабые.
ВФ: Тут же важен элемент стремления к знаниям. Слабые, которые слабы и мотивационно, и с точки зрения интеллекта, – это, конечно, вызов.
КБ: Мотивация у самых сильных иногда меньше. Я по себе могу судить. Меня в три года повели в детский сад с английским языком. И когда я пошел в школу в шесть с чем-то лет, то очень хорошо говорил по-английски. В результате я в течение нескольких лет ходил на уроки английского, но ничего не учил. Поэтому грамматику я знаю – ноль, я вытягивал за счет багажа и фактически мне потом пришлось заново учить. В итоге я отстал.
Более того, у многих студентов, которые послабее, больше мотивации. Сильные-то знают, что решат свои проблемы, а те понимают, что им надо цепляться, бороться.
Мне скоро уезжать.
ВФ: Пока вы не ушли, задам вопрос, который возник, когда я слушал ваш рассказ про «Libri magni»… У вас нет никакой специализации по русской культуре? Понимаю, что вы отталкиваетесь от империи и от агрессора, но, с другой стороны…
КБ: В бизнес-школе, с которой мы начинали, все были русскоязычные, потому что ее делали выходцы из русского сектора факультета вычислительной математики и кибернетики. Даже делопроизводство было на русском, что меня ужаснуло.
ВФ: Я имею в виду, что задача – воспитать национальную элиту и при этом, может быть, попытаться перекодировать или раскодировать соседнюю культуру, которая никуда не денется.
КБ: Тут, понимаете, в чем еще дело. Изучить хорошо язык – сложно. Это год учебы. Чтобы говорить не блестяще, но сносно на арабском или китайском, вы должны в течение четырехлетнего обучения потратить четверть срока на это. На легкие языки – турецкий, английский и так далее – достаточно полтора семестра. Понятно, что на обучение русскому тоже уйдет какое-то время. Мы можем давать это базовое образование, а что потом выпускники будут делать?
ВФ: Будут специалистами по России…
КБ: Ну а где они будут работать? В КГБ СССР?
ВФ: Грузии не нужны специалисты по России?
КБ: Рабочих мест таких нет.
ВФ: Ни в МИДе, ни в администрации?
КБ: Ну в МИДе, может, три человека. Ради трех человек…
ВФ: В разведке опять же.
КБ: Нет. Сколько специалистов по чеченскому языку в Москве, как вы думаете?
ВФ: Думаю, немного.
КБ: Десять лет назад мы специально выясняли. В Москве был только один специалист-нечеченец.
Мне пора.
ВФ: Продолжим в понедельник?
КБ: Хорошо.
ВФ: Очень хорошо – потому что про образование мы опять недоговорили.
В начале ноября 2013 года в компании шести россиян я приехал в Тбилиси на семинар, который организовал для нас Каха Бендукидзе. Бывшие члены правительства Саакашвили на протяжении двух дней рассказывали нам о реформах здравоохранения, полиции, налоговой системы, системы исполнения наказаний и т. п.
На второй вечер Бендукидзе пригласил меня в свой просторный кабинет на первом этаже Аграрного университета и после короткого обмена новостями предложил написать книгу. О чем? О грузинских реформах, но – более глубокую, чем выходившие до этого. Как должна быть устроена эта книга, насколько широким должен быть охват тем, каков временной горизонт предприятия – ничего конкретного Каха в тот вечер не сказал. «Вы мастер, вы и решайте», – примерно так можно было резюмировать его подход к проекту (что-что, а хвалить авансом Бендукидзе умел). Предложение было неожиданным, и я попросил время на размышления.
Через пару недель после этого разговора начались протесты в Киеве. К середине января они переросли в революцию. Мое возвращение в журналистику (я планировал запустить в Украине новое независимое издание) откладывалось. Казалось, времени на то, чтобы заняться книгой и закончить ее к осени, было более чем достаточно. В январе мы с Кахой условились о дате и месте первой встречи.
С конца февраля по начало ноября мы записали несколько десятков бесед общей продолжительностью более 35 часов. Мы не успели закончить работу, но были не так далеки от финала: после смерти Бендукидзе я прикинул про себя, что задуманное осуществлено процентов на 90.
Если бы Бендукидзе принимал участие в редактировании окончательного варианта книги, она, скорей всего, получилась бы немного иной – и композиционно (например, мы иначе распределили бы имеющийся материал по разным главам, количество которых стало бы другим), и стилистически (думаю, мы основательно порезали бы некоторые главы, чтобы добавить им читабельности и динамизма). Возможно, некоторые факты в книгу не вошли бы, а некоторые личные оценки были бы смягчены.
Смерть моего героя побуждала меня как можно бережнее относиться к деталям. В силу этого книга, возможно, получилась менее «литературной», более документальной. Тем не менее беседы, публикуемые в этой книге, – это не стенограммы разговоров. Некоторые главы склеены из нескольких бесед, все они прошли несколько этапов редактуры и фактчекинг. Я постарался убрать все повторы (к некоторым темам мы неоднократно возвращались), но по возможности сохранил отступления от основной линии разговора.
Аудиозаписи и расшифровки бесед, а также подготовительные материалы к этой книге я передал в Свободный университет Тбилиси. Мне импонирует призыв не заводить архива и не трястись над рукописями, но я думаю, что работа над интеллектуальным и политическим наследием Бендукидзе только начинается, и настоящая книга – один из первых шагов на этом пути.
1956 20 апреля родился в Тбилиси. Отец, Автандил, – доцент Политехнического института, в дальнейшем профессор математики в Тбилисском университете, мать, Джульетта Рухадзе, – историк и этнограф.
1972 Поступил на биологический факультет Тбилисского государственного университета (ТГУ).
1975 На четвертом курсе стал секретарем комсомольского бюро факультета.
1977 По окончании ТГУ поступил в аспирантуру Московского государственного университета.
1979 Вступил в КПСС.
1980 Окончил обучение в аспирантуре. Девять месяцев не работал, жил в общежитии Главного здания МГУ под чужой фамилией.
1981 22 июня был принят на работу старшим лаборантом в Институт биохимии и физиологии микроорганизмов АН СССР в Пущино.
1985 Бендукидзе отказывают в выезде в командировку в Венгрию. «Как-то у меня все перевернулось, и я стал просто ненавидеть Советский Союз».