Интенсивность (частота) высказываний о прошлом у пожилых людей в 1,6 раза выше, чем у молодежи. Но в возрасте после 65 лет объем «памяти» россиян о событиях прошлого резко сокращается. Дело не только в социально-физиологических особенностях сознания старых людей, утрате интереса ко всему, что не касается непосредственно обстоятельств повседневного существования человека, выпадающего из активной социальной жизни, но и в характере полученных им знаний. Поэтому возьмем для сравнения две крайних возрастных категории (но не самую старшую).

Сравнение ответов респондентов разного возраста указывает на сохранение структуры национальной идентичности, однако сама острота комплекса (сочетание противоположных самоопределений) у молодых выражена заметно слабее. Это указывает на медленный процесс общей эрозии советской идентичности. При этом не заметно, чтобы ее компоненты замещалась новыми ценностными представлениями. Рост удовлетворенности жизнью при Путине (связанный с периодом благосостояния и появлением у молодых некоторых характеристик, свойственных «потребительскому обществу» в 2003–2012 годы) снижает значимость достижений советского времени (символы индустриализации, авторитет интеллигенции, моральное превосходство русского народа), равно как и угнетающих переживаний из-за краха самого СССР, преступлений государства при Сталине, бедности жизни, ограниченной и неумной власти, морального убожества и грубости самого населения, отсталости от Запада.

Таблица 91.2

Различия в степени «гордости» у респондентов из полярных возрастных групп

Таблица 92.2

Различия в степени стыда у респондентов из полярных возрастных групп

Структура государственного «исторического сознания»: события

Анализ временных характеристик массового исторического сознания россиян позволяет сделать несколько предварительных выводов, указывающих на специфику институциональных механизмов его воспроизводства. Во-первых, сдвиг всех оценок в сторону недавнего времени, смещение масштабов и значимости событий. Во-вторых, зависимость общественного сознания от СМИ и каналов массовой культуры, размечающих поток актуальных событий в соответствии с приоритетами трэшевой или гламурной культуры, а не с предполагаемой системой коллективных ценностей, образующих основу национальной идентичности. А это означает, что происходящее по-разному препарируется, сортируется и оценивается в сравнении с шаблонами текущей пропаганды и стереотипами школьной истории. Иными словами, механизмов систематической проработки истории в России нет. Последнюю работу может осуществить (если учитывать опыт других стран, где это делается) только сфера публичности, общественности, в которой перманентно соединяются СМИ и ресурсы университетской профессуры, обеспечивающей непрерывную интерпретацию актуальных событий ресурсами интеллектуальной, научной, этической, культурной и социально-политической рефлексии. Несвобода российских СМИ, зависимость их от власти превращает рефлексию над происходящим в процессы забалтывания и забывания, вытеснения важнейших аспектов актуальности и, напротив, удержания самых примитивных и консервативных мифов и стереотипов понимания событий.

Именно поэтому массовое сознание по-своему размечает и удерживает то, что было важного и запоминающегося на протяжении сравнительно недолгого времени, в объеме годовой памяти. Как показывают данные регулярных опросов нашего центра, ведущиеся с самого начала его возникновения (с конца 1988 года), структура «запечатления», ценностного отбора, отделения важного от неважного отражает сочетание крайне примитивных и архаических представлений (ужаса и преодоления хаоса) и гламурности. Если проанализировать списки «важнейших событий», которые называли респонденты в ходе ежегодного новогоднего опроса «Итоги года» («Какие из событий уходящего года Вы бы назвали важнейшими?»)[365], то мы получим следующую схему выделения важнейших или памятных событий (годовой цикл; отобраны по 5 важнейших событий каждого года, занимающих первые позиции списка):

1. отклонение от нормы, от привычного порядка жизни: несчастья, катастрофы, стихийные бедствия, война (войны), теракты, массовые беспорядки, мятежи, громкие убийства – в 19 из 20 списков «важнейших событий года» явления этого рода занимали 1–2-е строчки, из 105 упомянутых событий – 50;

2. политические события, означающие смену или поворот прежнего политического курса (позитивные или негативные, что заметно реже – ожидания перемен): назначения, отставки, выборы, съезды, встречи высших лиц, переговоры на высшем уровне и заключение принципиальных соглашений – 30 событий;

3. экономические явления и решения руководства, затрагивающие повседневную жизнь и интересы большинства населения: указы о повышении пенсий, введение свободных цен, частной собственности на землю, приватизация, монетизация льгот – 18 (при этом соотношение позитивных и негативных событий 1 к 2, то есть доминирующая установка населения – ожидание плохого от власти);

4. события, затрагивающие публичный символический мир: смерть звезд (актеров, журналистов, писателей, политических и религиозных деятелей) и все чаще (по мере стабилизации) спортивные события (победы на важнейших состязаниях), а также юбилеи (7 событий). Празднование побед (разного рода) фиксируется, и во все большем объеме, только после прихода к власти Путина и постепенного снижения числа собственно политических событий. Другими словами, вытеснение актуальной политики замещается суррогатными ритуалами государственного величия.

Таким образом, вырисовывается двухтактный механизм соединения и оценки текущих событий, их предварительной «историзации», вписывания в «исторический горизонт» в качестве претендентов на национальную историю или национальный пантеон:

а) ожидание худшего, компенсируемое

б) ритуализацией государственной истории, триумфальной власти, персонифицирующей основные достижения и ценности всего целого, символического коллективного единства. Такая структура свидетельствует об отсутствии идеи и символов будущего, отсутствии институтов, которые могли бы гарантировать частному человеку нормы и правила поведения его самого и его партнеров, обеспечивающие устойчивость социального порядка.

Кажущаяся иной структура событий «большой истории» (соотносимая не с годовым циклом происходящего, а со временем нескольких поколений, то есть связанная с формальными институтами репродукции) в действительности имеет точно такую же двухслойную текстуру: первый ряд наиболее частых ответов образуют символические события, определяющие характер коллективной идентичности всего целого; второй – включает время отдельного поколения, приоритеты социального института или отдельных социальных слоев и групп (табл. 76.2–80.2).