Развивая эти мысли и подчеркивая необходимость взаимодействия СССР и Китая как союзников, Мао Цзэдун высказался далее следующим образом:

— Если США нападут на Китай и применят даже ядерное оружие, китайские армии должны отступать из периферийных районов в глубь страны. Они должны заманивать противника поглубже с таким расчетом, чтобы вооруженные силы США оказались в тисках у Китая.

Мао Цзэдун далее давал как бы советы руководству СССР, что надо делать:

— В случае возникновения войны Советский Союз не дол жен давать на ее начальной стадии военный отпор американцам основными своими средствами и таким образом не мешать им проникать все глубже внутрь территории китайского гиганта. Лишь затем, когда американские армии оказались бы в центральной части Китая, СССР должен их накрыть всеми своими средствами.

До данной беседы я знал о многих заявлениях Мао Цзэдуна по вопросам войны и мира, об американском империализме. Но впервые непосредственно услышал высказывания, которые крайне удивили меня не только своей “оригинальностью”, но и “легкостью”, с которой он излагал чуть ли не схему агрессии США против Китая с применением ядерного оружия, и то, как с этой агрессией бороться. Я в соответствующей форме дал понять:

— Изложенный сценарий войны не может встретить нашего положительного отношения. Я могу это сказать определенно.

На этом обсуждение военно-стратегических вопросов закончилось.

Нелишне добавить к сказанному несколько слов о Мао Цзэдуне как человеке. Если отвлечься от его теоретических установок, от его мировоззренческих концепций и особых взглядов в политике, то перед вами предстанет человек в общем любезный и даже обходительный, Мао понимал шутку, и сам к ней прибегал. Старую китайскую философию он считал своим родным домом, основательно ее штудировал и говорил об этом. Со знанием ссылался на авторитеты.

Мао Цзэдун уважал собеседника, который мог с ним потягаться в обсуждении проблем. Но когда дело доходило до острых вопросов политики, то у него на лице появлялась маска. Мао тут же становился другим человеком. На моих глазах в Пекине он просидел весь обед рядом со своим главным гостем — Хрущевым, сказав не более десятка протокольных слов. Мои усилия и в какой-то степени усилия китайского министра Чень И положения не выправили».

Громыко не сказал, как он расценивал мысли Мао Цзэдуна о возможности ядерной войны — как изощренный зондаж намерений Москвы идти до конца в защите КНР или как реальный план совместных действий? Если как реальный план, то зададимся вопросом; насколько безопасно было передавать Пекину ядерные технологии?

Мы не найдем у Громыко ответа.

Но когда Рейган объявил, что «есть вещи поважнее мира», имея в виду готовность США к войне с Советским Союзом, он действовал, как Мао Цзэдун.

Вот тут и кроется главная проблема великих мировых шахмат Дипломатии. У нее нет на все вопросы готовых ответов. Она может анализировать, предсказывать, договариваться, блефовать, грозить, торговаться, мириться. Не более того.

Однако у Громыко однажды (примерно в 1978 году) проскользнуло очень важное умозаключение, зафиксированное Фалиным: «Нам не нужна никакая единая Германия, в том числе социалистическая. Вполне хватает единого социалистического Китая».

В этих словах — и тревога, и скрытое осуждение (разочарование) сталинской политики, создавшей единый Китай практически в границах Цинской империи с присоединенными Тибетом и Синьцзяном, областями, стратегически важными Москве для влияния на Южную Азию — на Индию, Индокитай, Индонезию.

Мощь единого Китая была полностью использована США (треугольник Никсона — Киссинджера) в борьбе с Москвой, а затем Пекин использовал США для получения высокотехнологичного вооружения. Идеология оказалась под пятой геополитики, там, собственно, где и должна была находиться, если отбросить недолговечные иллюзии.

Что же касается встречи Горбачева с Дэн Сяопином, то о приоритете политических реформ над экономическими сам Горбачев высказался так: «Я-то хорошо знаю косность наших политических структур, чтоб питать иллюзии относительно их терпимости к экономическим реформам. Ведь все попытки сколько-нибудь серьезных экономических преобразований у нас глушились и давились политическим ретроградством. Так было при Хрущеве и Брежневе, так в значительной мере происходит и сейчас».

Он не вспомнил ни о Великих реформах Александра II, ни о реформах Столыпина. Его суждение излишне самоуверенно и недостаточно исторично.

Когда Горбачев 25 декабря 1991 года последний раз выступил по телевидению как президент СССР, объявляя о своей отставке, в его речи были и такие слова:

«Мы живем в новом мире:

— Покончено с холодной войной, остановлена гонка вооружений и безумная милитаризация страны, изуродовавшая нашу экономику, общественное сознание и мораль. Снята угроза мировой войны.

Еще раз хочу подчеркнуть, что в переходный период с моей стороны было сделано все для сохранения надежного контроля над ядерным оружием.

— Мы открылись миру, отказавшись от вмешательства в чужие дела, от использования войск за пределами страны. И нам ответили доверием, солидарностью и уважением.

— Мы стали одним из главных оплотов по переустройству современной цивилизации на мирных, демократических началах.

— Народы, нации получили реальную свободу выбора пути своего самоопределения. Поиски демократического реформирования многонационального государства вывели нас к порогу заключения нового Союзного договора.

Все эти изменения потребовали огромного напряжения, проходили в острой борьбе, при нарастающем сопротивлении сил старого, отжившего, реакционного — и прежних партийно-государственных структур, и хозяйственного аппарата, да и наших привычек, идеологических предрассудков, уравнительной и иждивенческой психологии. Они наталкивались на нашу нетерпимость, низкий уровень политической культуры, боязнь перемен. Вот почему мы потеряли много времени. Старая система рухнула до того, как успела заработать новая. И кризис общества еще больше обострился».

Горбачев не заметил, что в этом самооправдании по сути прозвучало предостережение Дэн Сяопина: «Старая система рухнула до того, как успела заработать новая».

30 сентября 1988 года Андрей Андреевич по собственному желанию, а фактически под давлением Горбачева, оставил Политбюро и вышел на пенсию. Так же «добровольно» покинули партийное руководство Соломенцев, Демичев, Зимянин, Добрынин и Долгих, в ураганном темпе началась «поколенческая революция» и последовала реорганизация всего аппарата ЦК КПСС.

По словам «главного кремлевского врача» академика Е.И. Чазова, «Громыко тяжело переживал “измену Горбачева”, как он расценивал свою отставку и изменившееся отношение к нему “Человек с ледяным сердцем”, — сказал он мне о Горбачеве, когда в связи с резким ухудшением здоровья попал в больницу».